Синие цветы I: Анна

Литтмегалина

«Это не относится к тебе, потому что ты больше похож на инопланетянина, чем на мужчину».

– Мне так плохо, – признаюсь я, раз уж все равно успела облажаться – деготь дегтем не испортишь. – Я уверяла себя, что однажды мне станет лучше. Но с каждым днем становилось только хуже. Сейчас я уже не верю, что что-то наладится. Если в жизни нет ничего, кроме страдания, зачем вообще она нужна? Вероятно, мне следует просто… уйти.

Он выслушивает меня с вежливым вниманием, не выражая каких-либо эмоций. Я окончательно теряюсь. Что дальше? Мне продолжать? Какой у него холодный взгляд… Я похожа на промокшую собаку – пытаюсь согреться, прижавшись к чьим-то ногам. Мне вдруг становится стыдно за свой неряшливый, невзрачный вид.

– Извините. Все это очень глупо.

– Что – все? – осведомляется он, глотнув кофе.

Я пожимаю плечами и виновато улыбаюсь.

– Да вот… не зная даже вашего имени, рассказываю вам о своих суицидальных планах. Еще и выгляжу при этом ужасно.

«Тебе не стыдно сидеть здесь с такой растрепой, красавчик?»

– Действительно, ужасно, – небрежно соглашается он, будто мы говорим о погоде.

– Извините, – я растекаюсь грязноватой лужицей, словно тающая льдинка.

Он морщит нос.

– Достаточно извинений. Они никому не нужны.

– Ну да. И я тоже.

– Кофе остывает.

– Да, – я отпиваю из чашки и не ощущаю вкуса.

Снова тягостная тишина. Он выглядит непроницаемым, бесчувственным, поглощенным собой. Сидя возле холодной стены, воздвигнутой нашим молчанием, я чувствую, как лед внутри меня начинает медленно, медленно таять. Что-то щекочет мою щеку, я трогаю и удивляюсь – вода? А он смотрит в свой кофе, и его веки перламутрово мерцают. Я думаю: «Это же надо, выкрасить волосы в такой цвет». И вдруг всхлипываю. Прозрачная слезинка растворяется в кофе. «Розовый, – думаю я, – розовый. С ума сойти…»

За первой слезой спешит вторая, а потом сразу десятки других. Конечно, в обычной ситуации я не начала бы. Но этот незнакомец втянул меня в некое ирреальное пространство. Все странно сегодня, и мои привычные ограничения вдруг утратили силу. Я не плакала так долго, что почти забыла, как это делается, и сейчас как будто наблюдаю себя со стороны. Должно быть, уже все в кафе обратили на меня внимание – эти громкие звуки сложно не услышать. А розовый незнакомец присутствует так незначительно, что почти отсутствует, думает, наверное, о краске для волос, счетах, длине ногтей – о том, что не имеет ко мне ни малейшего отношения, пока я реву, подвываю, сбивчиво пересказываю ему мое горе, захлебываюсь слезами, на минуту затихаю и снова начинаю реветь. Мне уже плевать, как это выглядит: я, похожая на бродяжку, или дворняжку, какая разница, и он, сама элегантность, но с примесью педерастичности, и одни его перчатки стоят дороже, чем вся одежда на мне.

Пока я рыдаю, он приканчивает кофе и заказывает еще одну чашку для себя и бокал с чем-то золотисто-алкогольным для меня.

– Пей.

Я выпиваю залпом, захлебываюсь, прокашливаюсь и немного реву еще.

– Десерт? – предлагает он.

– Нет, спасибо. Своей истерикой сыта по горло.

Он дает мне платок – клочок батиста, на который я смотрю с недоумением. В итоге я беру бумажную салфетку и сморкаюсь в нее.

– Все? – сдержанно интересуется он.

– Нет, – возражаю я, все еще вздрагивая. – Мне стоит убить себя в его доме. Пусть ему будет стыдно.

– Лучше бы занялась своими волосами. Они грязные. Более того, они пахнут.

– Мне плевать, как я выгляжу, – возражаю я и, хотя в течение двух месяцев так оно и было, улавливаю в своем голосе неискренность.

– Я могу понять это безразличие к себе после самоубийства, но не до него, – он выглядит абсолютно серьезным.

Я смущенно заправляю за ухо влажную от слез прядь. Этот человек дезадаптирует и волнует меня. Он встряхивает мою душу – да так, что в ней все перемешивается.

– Можно спросить, как вас зовут?

– Не надо «вы». Ни к чему эти условности.

– Хорошо. Как тебя зовут? – мне не по себе от собственной фамильярности.

– Науэль.

Я молчу, и он с легким вздохом спрашивает:

– Тебя?

– Анна.

Он безразлично кивает и смотрит на запястье, хотя часов у него нет.

– Мне пора. Не люблю давать советы, но ты в них явно нуждаешься, – он опускает ладонь на тонкие края хрупкой кофейной чашки. Все это время он избегал прямого взгляда, но сейчас – на секунду – смотрит мне прямо в глаза, и в мое сердце точно вонзаются десятки тонких прозрачных игл. – Купи журнал для женщин. Самый тупой, и чтобы фоток побольше. Какой-нибудь из тех, что пишется эгоистичными сучками для эгоистичных сучек.

– Я совсем не разбираюсь в журналах. Я их не читаю.

– Хм, – он мысленно перебирает ему известные. – Попробуй «Эулали». Самый сучистый журнал. Еще купи масло и пену для ванной. С приятным запахом. Конечно, среди ночи это несколько проблематично, но «Орвик», который в трех автобусных остановках отсюда, работает круглосуточно. Там же приобретешь крем для лица, – он бросает на меня долгий критичный взгляд. – Женщина не должна запускать себя до такой степени. Даже если ее ребенок мертв. Особенно если ее ребенок мертв.

Я слушаю, не обдумывая и не оценивая.

– И не забудь про еду. Что-нибудь очень вкусное. Хоть торт с кремом. Это особенная ночь, можно что угодно, сколько угодно. А вообще злоупотреблять тортами не следует – чревато расползшейся задницей, – он хмурится. – Алкоголя ты уже выпила достаточно, хватит на сегодня. Так, – вспоминает он, – еще кое-что.

Он извлекает из кармана несколько бланков, в которых я узнаю рецепты. С проставленной печатью и подписью врача – едва ли он владеет ими законно. Заполнив один, он протягивает его мне.