Синие цветы I: Анна

Литтмегалина

Науэль легко впрыгнул в машину, и мы сразу тронулись с места.

– Зачем ты его ударил? – спросила я.

– Это был один из них, – сообщил Науэль таким тоном, как будто уведомлял, что дождь начинается.

– А вдруг он…

– Подохнет? Нет. Самое страшное, что ему грозит, это рвота и постельный режим. Ну и еще простуда, все же не август, чтобы валяться на земле.

– Ты не мог быть уверенным в том, что это один из них, – возразила я. Мой голос звучал плаксиво, что мне самой не понравилось, а Науэля и вовсе могло привести в тихое бешенство. – Не мог,

но все равно его ударил…

– Во-первых, с каких это пор здесь дежурит полицейский. Во-вторых, он не показал свое удостоверение, хотя и тискал его в руках, а это непрофессионально и подозрительно. В-третьих, он был смуглым. Видеть полицейских мне доводилось гораздо чаще, чем хотелось бы, и все как один соответствовали национальным стандартам. Это негласное правило, но оно действует. В-четвертых, значок крепится справа, а не слева. В-пятых, у него обувь не по форме. В-шестых… блядь, он даже не знает, кто такой динки. Ну что за идиоты. Будет сложно научиться презирать их больше. Впрочем, оно нам на пользу.

– Что именно?

– Пока что все, к чему приложились шоколадные ручки, выглядит кособоко. Недостаток опыта очевиден. Вероятно, сама ситуация для них так же свежа, как и для нас.

Когда позже мы проехали мимо поста полиции, на нас даже и не посмотрели.

– К слову о водительских правах, – вяло отметил Науэль, скользнув взглядом по ярко освещенной изнутри полицейской машине. – Как и все прочие права, они доступно изложены на банкнотах. И особо подробно – на крупных. По виду нашей кобылки легко догадаться, что крупных купюр у нас нет, а свистеть задешево безмерно утомляет.

Лично я была только рада, что нам дали спокойно проехать.

– Те… которые напали на Эрве… Они тоже были смуглые?

– Один из них. Не то чтобы совсем смуглый. Полукровка. Но все равно кшаанцев наблюдается избыточное количество. Дьобулус будет в восторге.

Я не знала, кто такой Дьобулус и почему он будет в восторге, но не стала спрашивать.

– Они в принципе не редкость. В Роане много иностранцев.

– Не редкость. Но не до такой степени.

Я перебралась на переднее сиденье и стиснула в пальцах пачку с сигаретами. Посмотрела на надменный профиль Науэля, едва различимый в темноте. Как по мне, так Науэль чересчур спокоен для человека, который только что приложил кого-то головой о железку.

– Ты говорил, как шпана.

– Была возможность научиться. Раньше только так и разговаривал.

– Зачем?

– Чтобы все от меня шарахались.

Мне всегда становилось не по себе от таких его высказываний.

– Как ты холоден, – протянула я, машинально выдыхая дым в его сторону. Науэль отмахнулся от него.

– А я должен рыдать?

– Я бы никогда не смогла ударить человека по голове.

– Рад за него, – безразлично отозвался Науэль, поленившись придумать более остроумную реплику. Он сунул в рот жвачку и по салону расползся запах клубники. Науэль не признавал жевательной резинки без сахара. Ему нравились те, которые были максимально приторными на вкус и запах, с наклейкой или вкладышем под оберткой.

– Кто такой динки?

– На

полицейском жаргоне бродячий подросток уязвимого вида, – с сухим раздражением объяснил Науэль. – Которого можно забрать в участок и делать с ним что только вздумается. Знаешь ли, далеко не все люди видят проблему в том, чтобы причинять боль другим. Да и кто его хватится.

Я кивнула. Старые фотографии Науэля объясняли понятие «динки» яснее любых слов. Во мне смешивались жалость и осуждение, теперь изрядно разбавленное пониманием, хотя я и не поверила Науэлю полностью. Неужели мир и люди в нем настолько плохи?

– Предлагаю немного срезать, – объявил Науэль и резко свернул влево.

С крутой обочины мы почти скатились в темноту, и я проглотила взвизг, вцепившись в сиденье. Колеса сминали разбухшую от влаги траву.

– Мы застрянем тут намертво, – пессимистично предрекла я.

– Мне не привыкать разрабатывать дорожку там, где никто раньше не ездил, – усмехнулся Науэль.

– Рада, что при всей серьезности ситуации ты еще способен пошло шутить, – съёрничала я.

– Рад, что при всем твоем занудстве ты еще способна уловить пошлый подтекст, – фыркнул Науэль.

За стеклом покачивалась трава. Колеса машины погрузились в воду. Не знаю, как Науэлю вообще удавалось ориентироваться – темнота стояла кромешная. Тем не менее спустя двадцать минут тяжелого движения сквозь мрак и неизвестность мы достигли дороги. По ней мы двигались недолго, а потом свернули, игнорируя оранжевые столбики, извещающие, что проезд запрещен.

– Мост чинится, – сказала я.

– И что с того? – Науэль вышел из машины, убрал загородку, проехал. Снова вышел и аккуратно поставил загородку на место.

У меня не было сил возражать ему, да и вряд ли Науэль намеревался угробить нас обоих. Проблемные участки он объезжал уверенно, и я догадалась, что он бывал здесь ранее.

– Экстремальные гонки, – объяснил он. – Кое-каким моим приятелям было нечем заняться однажды вечером. И мне, так получилось, тоже.

Я только кивнула. Мост дугой вздымался в небо. Машина двигалась аккуратно, неспешно. Я все время выпадала в туманный промежуток между сном и явью, но мое сознание полностью прояснилось сразу, как мы остановились. Науэль открыл дверь, и на меня налетел поток холодного ветра.

– Выйдем на минуту.

Я выбралась в ночь, под ветер до того леденящий, что дух захватило. Науэль подошел к бортику моста.

– Смотри.

Тьма разлилась чернильным океаном, в котором золотистые огоньки города мерцали, как погребенные на дне сокровища. В отдалении проплывали полоски света, прочерченные фарами машин. В темноте кожа и волосы Науэля ярко белели. Странно, но, несмотря на все пережитое за день, от его высокой фигуры исходили сосредоточенность и спокойствие.

– Люблю огни, – сказал Науэль, и я приблизилась к нему на шаг. Ветер так и рвал мои волосы, то отбрасывал их назад, то швырял на лицо. Они били, как проволока, но причиняемый ими дискомфорт помогал сосредоточиться на реальной обстановке, отвлекшись от мрачных картин неопределенного будущего.