Синие цветы I: Анна

Литтмегалина

Подхватив с пола рюкзак, Науэль закрыл глаза непроницаемо-черными очками, его спутниками в любое время года, и мы вышли на улицу, где моросил скучный осенний дождь. Намокнув, светло-серая ткань моего пальто быстро стала темно-серой.

Минут тридцать мы шагали в полном молчании. Лицо Науэля вернулось к нормальному цвету. Мне было неуютно и тревожно, со дна души поднималась, как бы я ни пыталась придавить ее, мутная тоска. Мрачные мысли вламывались в голову с безжалостным нахальством. Янвеке мертв, у меня не было в этом сомнений, но мне еще только предстояло осознать это. Поглядывая на Науэля, я поражалась его хрупкости. Он похудел на шесть килограммов для «подростковых» эпизодов его последнего фильма, а поскольку он и до того был худым, от него остались кожа да кости.

После получаса быстрой ходьбы мы добрались до оживленной улицы. Магазины, прохожие, навязчивая реклама со всех сторон – все привычно опостылевшее. Но на мне одежда Науэля и сам Науэль со мной – а ведь не пятница, – и ощущение обыденности разбито вдребезги. Среди суеты и многолюдья на меня накатил страх. Казалось, любой человек может представлять опасность. Как мне теперь вести себя? Я должна перемещаться только по ночам? Уехать из страны и никогда не возвращаться? Сделать пластическую операцию для изменения внешности? Ох, я ничего не знаю о жизни в бегах.

– Ты же возьмешь меня с собой?

Науэль оглянулся и хмуро взглянул на меня.

– А у меня есть выбор?

Его ответ был ранящим и радующим одновременно. Что бы там ни ждало меня дальше, я буду с ним, ради чего и кораблекрушение моей жизни можно выдержать. Хотя была ли она вообще, эта жизнь?

Науэль издал короткий насмешливый звук.

– Я все сделал для того, чтобы однажды без проблем раствориться в толпе, – он показал мне на транспарант с рекламой минеральной воды, который висел не в сезон – кого интересует минеральная вода осенью? – М-да. Мне легче распродать себя по кусочкам на аукционе, чем превратиться в невидимку.

– Тебя взяли бы дороже целым.

Я уже много раз видела эту рекламную фотографию: запрокинувший голову Науэль демонстрирует свой прекрасный профиль. Сверху на Науэля падают потоки сверкающей воды, стекают по его лицу и голой груди.

– Вода, которую они лили на меня, была ледяная, – припомнил Науэль. – Вряд ли горячая вода на фото выглядит иначе, так что, полагаю, они делали это из чистого садизма.

А я полагала, что большинство из тех, кто видел эту фотографию, задумывались отнюдь не о минеральной воде.

Мы зашли в аптеку. Науэль продиктовал длинный список, закончившийся гематогеном и аскорбинкой (он сказал мне как-то, что может затащить себя в аптеку только обещанием чего-нибудь сладкого или оказывающего наркотический эффект).

– Да, и зубную щетку. Розовую. Анна, тебе какую?

Ответив «красную», я вызвала бурное неодобрение Науэля.

– Ты представляешь, как они будут смотреться вместе? Это хуже бордового и желтого.

Я вздохнула. Мир Науэля был полон стилистических трагедий, вроде зубных щеток несочетающихся цветов.

– Дайте зеленую, – сказал он аптекарше, и она вдруг потянулась к нему носом, как принюхивающаяся кошка.

– Вы, случайно, не Науэль Вилеко?

– Что вы, – Науэль снял очки и пронизывающе, раздевающе посмотрел ей в глаза, растянув губы в ослепительной улыбке. – Ненавижу этого пидораса.

Типично по-науэлевски. Мне оставалось только вздохнуть.

На улице Науэль надорвал пакет с ватными шариками, достал один, смочил его йодом и протянул мне на вытянутой руке, точно боялся, что я могу укусить.

– Продезинфицируй порез.

Мой взгляд почему-то застрял на его мелово-белых пальцах, на которых йод оставил темные пятна.

Из соображений конспирации мы сели в автобус («Сегодня я и так успел намозолить глаза таксистам») и поехали по темнеющим улицам. Я понятия не имела, куда мы направляемся, а Науэль только флегматично заметил, что сто лет не ездил в общественном транспорте и еще двести бы не ездил. Затем он сунул в рот жвачку и закрыл уши наушниками. Когда автобус останавливался, и грохот мотора затихал, я различала рваные ритмы и пронзительно вскрикивающий женский голос, доносящийся из наушников. Тусклый свет, наполняющий салон автобуса, придавал бледной коже Науэля болезненный оттенок. Раньше я не замечала, что у него такие темные круги под глазами. Косметикой замазывал? С него станется. Хотя после бессонной ночи синева под глазами неудивительна.

Изолируясь от мира, Науэль закрыл глаза, и теперь я могла рассматривать его в открытую. Его лицо было бесстрастным, непроницаемым, идеальным, как лицо совершенной статуи. Науэль был способен источать эмоции даже кончиками ресниц, вживаясь в персонажа фотографии или фильма. Или пропуская через себя музыку. Но не когда дело касалось меня. Мне захотелось дотронуться до кончиков его пальцев, погладить пятнышки йода на их кончиках, но я, конечно, не решилась и вдруг почувствовала себя ужасно проголодавшейся и еще более истосковавшейся по сигаретам – поразительно, что я вспомнила о них только сейчас. Сегодняшние потрясения заслонили все, даже мою страсть к курению.

Мы вышли на конечной, и Науэль уверенно, как уличный пес, устремился по темным переулкам.

– Науэль…

– Что?

– Купи мне сигарет.

– Каждые сутки, выкуривая пачку, ты сокращаешь свою жизнь на сто минут.

– И на двадцать четыре часа, – сказала я примирительно. – Сегодня явно не лучший день для прощания с вредными привычками.

– Ладно. В баре. Нам сюда, – Науэль нырнул в узкий грот меж облупленных домов. – Осторожно, шею не сверни.

По узким разбитым ступенькам мы спустились к залитой водой площадке перед дверью и вошли в подвальный бар. Внутри было темно и безлюдно – вероятно, посетители собирались позже. Пахло подкисшим пивом – едва уловимо, но Науэль все равно поморщился. Он подошел к стойке, купил мне сигарет и зажигалку, спросил о чем-то бармена. Тот уставился на него во все глаза, но указал на дверь в служебное помещение. Прежде чем войти, Науэль оглянулся на меня с ничего не выражающим взглядом, точно проверял, на месте ли его хвост. На месте, на месте, всегда за тобой.

– Виг! – окликнул Науэль.

Не заставив себя ждать, из полумрака выступил здоровенный щетинистый мужик и расплылся в зубастой улыбке.

– Вилеко! Тысяча лет! Опа, да ты уже меньше похож на девочку!

– Опа, да ты еще меньше похож на человека, – бросил Науэль, разглядывая подошедшего с откровенной снисходительностью.

– Ты с девкой! – поразился тот.

– Не рекомендую это комментировать, – Науэль поджал губы.

Щетинистый бросил на меня любопытный взгляд (неприятные у него были глаза, темные и суетливые), но Науэля послушался.