Синяя лилия, лилия Блу
Шрифт:
– Это должна быть чистая, дистиллированная вода, – ответила Блу. – Обычная вода не взорвется – из-за того что в ней минералы. Не стоит верить всему, что читаешь в Интернете.
Их прервал какой-то рев, внезапный и оглушительный. Блу испугалась, а Ганси просто посмотрел наверх.
– Это просто дождь на крыше. Видимо, ливануло.
Он повернулся, с кружкой в руке, и вдруг они с Блу оказались в паре сантиметров друг от друга. Она чувствовала запах мяты у него изо рта. Видела, как двигалось горло Ганси, когда он сглотнул.
Блу
– Как прошел первый день в школе, Джейн? – спросил Ганси другим тоном.
«Мама пропала. Ной взорвался. Я не поступлю в колледж. Я не хочу идти домой, где все слишком странно, и не хочу возвращаться в школу, где все слишком нормально».
– Ну, сам знаешь, школа есть школа, – сказала она, избегая его взгляда. Блу сосредоточилась на шее Ганси, которая находилась у нее прямо на уровне глаз… на воротничке, который не желал лежать ровно, потому что мешал кадык. – Мы целый день смотрели мультики.
Она хотела съязвить, но, видимо, не получилось.
– Мы ее найдем, – сказал Ганси, и у Блу в груди вновь что-то дернулось.
– Не знаю, хочет ли она, чтобы ее нашли.
– Ты права. Джейн, если… – Ганси замолчал и поболтал чай в кружке. – Надеюсь, Мэлори пьет без молока. Про молоко я совсем забыл.
Она жалела, что не может пробудить в себе прежнюю Блу, которая его презирала. Что не может предугадать, будет ли страдать Адам. И сделает ли борьба с этим чувством менее разрушительной для нее предсказанную смерть Ганси.
Она закрыла микроволновку. Ганси вышел.
Мэлори, сидя на кушетке, уставился на чай взглядом человека, читающего свой смертный приговор.
– Что-нибудь еще? – любезно спросил Ганси.
Мэлори спихнул с себя Пса.
– Новую берцовую кость. И погоду получше. И… неважно. Это твой дом, а я тут чужак, поэтому не собираюсь читать тебе нотации и нарушать границы. Но, тем не менее, знаешь ли ты, что кто-то прячется под…
Он указал в непроглядную темноту под бильярдным столом. Прищурившись, Блу заметила там чей-то силуэт.
– Ной, – сказал Ганси. – Вылезай сейчас же.
– Нет, – отозвался тот.
– Ладно, я вижу, что вы знакомы, значит, все в порядке, – сказал Мэлори тоном человека, который вышел без зонтика и почувствовал приближение грозы. – Пойду поврачую свой биоритм.
Когда он ушел, Блу раздраженно произнесла:
– Ной! Я же тебя звала!
Ной по-прежнему сидел под столом, обвив себя руками. Он выглядел значительно менее живым, чем раньше: глаза были невнятными, весь облик расплывчат. Блу с трудом понимала, где заканчивался Ной и начиналась тень. Горло у нее сжалось от какого-то неприятного ощущения, когда она попыталась понять, что не так с его лицом.
– Мне надоело, – сказал Ной.
– Что надоело? – мягко спросил Ганси.
– Разлагаться.
Он плакал. Вот что такое происходило с его лицом. Ничего сверхъестественного.
– Ной… – сказала Блу, присев на корточки.
– Чем я могу помочь? – спросил Ганси. – Мы. Чем мы можем помочь?
Ной расплывчато пожал плечами.
Блу вдруг страшно испугалась, что Ной, возможно, хочет умереть окончательно. Ведь большинство привидений вроде как хотят именно этого – покоиться в мире. Какая ужасная мысль – расставание навсегда. Эгоизм в душе Блу боролся с остатками этических норм, которые она усвоила от родственниц.
Черт возьми. Она должна это сказать.
Блу спросила:
– Ты хочешь, чтобы мы каким-то образом, э, упокоили…
Прежде чем она успела договорить, Ной затряс головой и плотнее подтянул к себе ноги.
– Нет. Нет, нет, нет, нет.
– Не надо этого стыдиться, – сказала Блу, – потому что так сказала бы Мора.
Мать наверняка добавила бы несколько утешительных слов насчет загробного существования, но в ту минуту Блу была не в состоянии это сделать – она сама отчаянно нуждалась в утешении. Девушка неуклюже закончила:
– И не надо бояться.
– Ты ничего не знаешь! – почти истерически воскликнул Ной. – Не знаешь!
Она вытянула руку.
– Послушай…
Ной повторил:
– Ты не знаешь!
– Давай поговорим, – предложил Ганси, как будто проблему разлагающегося призрака могла решить беседа.
– Ты не знаешь! Не знаешь!
Ной встал. Это было невозможно, поскольку под столом не хватало места, чтобы встать в полный рост. Но каким-то образом он появился сразу по обе стороны, окружив Ганси и Блу. Карты на стенах затрепетали. Из-под стола вылетело облако пыли и понеслось по улицам миниатюрной Генриетты. Мигнула настольная лампа.
Температура понизилась.
Блу увидела, как за облаком пара округлились глаза Ганси.
– Ной, – предупредила она.
У нее закружилась голова: Ной вытягивал из нее энергию. Как ни странно, она почувствовала запах старого ковра в кабинете школьного консультанта, а потом – живой зеленый аромат Кабесуотера.
– Это не ты!
Ветер усиливался, шелестя бумагой и переворачивая стопки книг. Из-за закрытой двери бывшей комнаты Ноя слышался лай Пса. Кожа Блу покрылась мурашками, руки и ноги отяжелели.
– Ной, прекрати, – велел Ганси.
Тот не останавливался. Загремела входная дверь.
Блу сказала:
– Ной, я очень тебя прошу.
Он не слушал – а может быть, некому было слушать.
Стоя на подгибающихся ногах, Блу прибегла ко всем защитным визуализациям, которым ее научила мать. Она представила себя внутри непробиваемого стеклянного шара: ей все было видно, но никто не мог ее тронуть. Она представила белый свет, пронизывающий грозовые облака, крышу, внутреннюю тьму Ноя… этот свет находил Блу и защищал ее.