Синяя лилия, лилия Блу
Шрифт:
Кто-то стукнул Адама по затылку. Он моргнул. Посмотрел направо, потом налево. Обидчик стоял со стороны глухого уха.
– А, – сказал Адам.
Это был Тед Каррузерс, чей главный недостаток заключался в том, что Адам его не любил, а Тед этого не понимал.
– А, – беззлобно передразнил Тед, как будто безразличие Адама ему понравилось.
У Адама возникло отчаянное мазохистское желание, чтобы Тед спросил у него, где он провел лето. Но вместо этого Тед повернулся к Ронану, который по-прежнему сидел с закрытыми глазами и задрав ноги на
Адам чувствовал биение силовой линии в своих жилах.
Школьники продолжали заходить. Адам продолжал наблюдать. Он хорошо это умел – наблюдать за другими. Только самого себя он не видел и не понимал. Как же он ненавидел их и как хотел быть таким же. Какими бессмысленными считал каникулы в Мэне и как о них мечтал. Какой неестественной находил речь одноклассников и как старался усвоить эту ленивую монотонность. Адам понятия не имел, как все перечисленное может соединяться.
В дверях появился Ганси. Прижав палец к нижней губе, красиво нахмурив брови, он разговаривал с каким-то учителем, стоявшим в коридоре. Школьная форма сидела на Ганси с безыскусным изяществом. Он шагнул в класс, расправив плечи, и на мгновение вновь сделался чужаком – высокомерным и непостижимым наследником вирджинской аристократии.
Адам почувствовал себя задетым. Как будто он отчего-то перестал дружить с Ганси, но до сих пор об этом не вспоминал. Как будто Ганси собирался сесть ближе к Ронану, а не к Адаму. Как будто прошлого года не было, и Адаму вновь предстояло в одиночку противостоять всем этим перекормленным хищникам.
А потом Ганси со вздохом сел впереди Адама. И обернулся.
– Господи, я вообще не спал.
Он вспомнил про хорошие манеры и сжал кулак. Когда они с Адамом стукнулись костяшками, тот ощутил огромный прилив облегчения и любви.
– Ронан, опусти ноги.
Ронан опустил.
Ганси вновь повернулся к Адаму.
– Значит, Ронан рассказал тебе про «Кабана».
– Ронан мне ничего не рассказал.
– Только про отлить, – заметил Ронан.
Адам не ответил ему.
– А что с машиной? – спросил он.
Ганси обвел взглядом класс, как будто ожидал, что школа изменилась за лето. Разумеется, нет: синий ковер повсюду, слишком рано включенное отопление, полки, забитые элегантно потрепанными книгами на латыни, греческом и французском. Запах любимой старой тетушки, которая тебя обнимает.
– Вчера вечером мы поехали купить еще хлеба, варенья и чая, и отключилось рулевое управление. Потом радио и свет. Господи. Ронан всю дорогу пел эту свою кошмарную песню – и едва успел допеть до середины, когда отрубилось все. Пришлось выталкивать «Кабана» на обочину.
– Опять генератор, – заметил Адам.
– Да, да, именно. Я открыл капот и увидел, что ремень просто висит, весь изорванный. Нужно было достать другой, и мы чуть не рехнулись, пока нашли его в продаже – такое ощущение, что за ремнями
Ганси выговорил это небрежно, как будто ему ничего не стоило взять и поменять ремень генератора. Но некоторое время назад, совсем недавно, Ричард Ганси Третий обладал лишь одним навыком по части машин – вызвать механика.
Адам сказал:
– А ты молодец, что сообразил.
– Да ерунда, – ответил Ганси, но было видно, что он гордится собой.
Адам чувствовал себя так, словно помог птенцу выбраться из яйца.
«Слава богу, мы не в ссоре, слава богу, мы не в ссоре, слава богу, мы не в ссоре, что я могу сделать, чтобы этого не произошло опять…»
Ронан сказал:
– Давай-давай. После выпуска можешь стать автомехаником. Об этом обязательно напишут в школьном ежегоднике.
– Ха… – начал Ганси и тут же развернулся, чтобы посмотреть на нового латиниста, который вошел в класс.
На него смотрели все.
В бардачке Адам держал вырезанную из журнала фотографию – для вдохновения. На ней была изящная серая машина, выпущенная счастливыми немцами. Прислонившись к дверце и подняв воротник от ветра, стоял молодой человек в длинном черном шерстяном пиджаке, самоуверенный и самодовольный, как всемогущий ребенок – сплошь густые темные волосы и белые зубы. Руки у него были сложены на груди, как у боксера.
Вот так и выглядел их новый учитель латинского языка.
Адам впечатлился. В плохом смысле.
Новый учитель сбросил темный пиджак, разглядывая творчество Ронана на доске. Затем повернулся к сидевшим ученикам с точно таким же уверенным видом, как у парня на той фотографии.
– Посмотрите на себя, – произнес он. Его взгляд задержался на Ганси, Адаме и Ронане. – Американская молодежь. Пока не могу понять, вы – лучшее или худшее из того, что я видел здесь. Это чья работа?
Все знали, но никто не наябедничал.
Учитель сцепил руки за спиной и посмотрел повнимательнее.
– Словарный запас впечатляющий, – заметил он и постучал костяшкой пальца по некоторым словам. Он вообще был очень подвижен. – Но что тут творится с грамматикой? А здесь? Здесь нужно сослагательное наклонение. «Боюсь, они могут этому поверить» – а здесь должен быть вокатив. Я-то понимаю, что тут сказано, потому что знаю эту шутку, но любой носитель языка посмотрит на вас как на идиотов. Это непригодная к употреблению латынь.
Адаму не нужно было поворачиваться, чтобы почувствовать, что Ронан кипит.
Новый латинист повернулся – быстрый, ловкий, внимательный.
– Но это и неплохо, иначе мне нечего было бы здесь делать. Так, недомерки. Джентльмены. В этом году я веду у вас латынь. В общем, я интересуюсь языками не из любви к языкам как таковым. Меня интересует исключительно их применение. И я не вполне учитель латинского. Вообще-то я историк. Иными словами, латынь интересует меня лишь как средство… рыться в заметках мертвецов. Есть вопросы?