Синяя лилия, лилия Блу
Шрифт:
По старой привычке Ганси собрал нивелир, навигатор и лазерную указку, а Мэлори залез в машину. Адам отошел подальше в лес, чтобы справить нужду – действие, которое всегда заставляло Ганси жалеть, что он слишком закомплексован, чтобы последовать примеру приятеля.
Вернувшись, Адам сказал:
– Я рад, что мы не в ссоре. Глупо было тянуть так долго.
– Да, – ответил Ганси, стараясь не выдавать облегчения, усталости и радости. Он боялся сказать слишком много, чтобы не испортить эту минуту, которая и без того казалась нереальной.
Адам продолжал:
– Насчет Блу. Мне надо
Ганси вспомнил прикосновение пальцев Блу. Каким глупым был этот поступок. Ведь он с таким трудом добился равновесия.
Он предпочитал быть глупым. Но долго так продолжаться не могло.
Оба посмотрели на долину сквозь просвет в деревьях. Где-то прогремел гром, хотя на небе не было ни облачка. Впрочем, не было и ощущения, что он доносится с неба. Казалось, он слышался из-под земли, с силовой линии.
Лицо Адама было яростным и довольным; Ганси одновременно гордился тем, что знает его, и сомневался в этом.
– Просто не верится, – сказал он.
Адам ответил:
– А мне верится.
6
Это была ненастоящая жизнь.
Прислонившись к стене возле кабинета школьного консультанта, Блу гадала, когда начнет вновь думать о школе как о чем-то важном. После необыкновенного лета, полного древних правителей и исчезающих матерей, трудно было воспринимать всерьез ежедневное хождение на уроки. Да и какую роль это будет играть через два года? Никто здесь не вспомнит о ней. А она будет помнить лишь одно: что той осенью исчезла ее мать.
Это был год Глендауэра.
Она посмотрела на часы, висевшие в дальнем конце выстланного линолеумом коридора. Через час Блу предстояло вернуться домой, в реальную жизнь.
«Но ты придешь сюда завтра, – напомнила она себе. – И послезавтра».
Школа казалась сном в большей мере, чем Кабесуотер.
Блу коснулась ладони пальцами другой руки и подумала про флаг, который нашел Мэлори, с тремя нарисованными женщинами. У них были красные руки и ее лицо. А еще она подумала о том, что парни отправились в экспедицию без нее.
Блу ощущала присутствие Ноя. Сначала она просто почувствовала, что он тут, а потом, когда задумалась, каким образом ей стало об этом известно, поняла, что он стоит рядом, ссутулившись, в своей мятой школьной форме.
– Здесь? – поинтересовалась Блу, хотя на самом деле ей было приятно. – Ты здесь, а не в пещере смерти?
Ной пожал плечами, виновато и смутно. Рядом с ним Блу делалось холодно: он выкачивал энергию из нее, чтобы оставаться видимым. Он моргнул, глядя на двух девочек, которые шли мимо, толкая тележку. Они, очевидно, не заметили его, но трудно было сказать почему – то ли потому, что для них он оставался невидим, то ли потому, что Ноя вообще редко замечали.
– Наверное, я скучаю, – сказал он. – По началу учебного года. Это ведь оно?
– Первый день, – подтвердила Блу.
– Да-а… – Ной откинулся к стенке и сделал глубокий вдох. – Хотя нет, подожди. Что-то не так. Я забыл. На самом деле я ненавижу, когда начинается учеба.
Блу не питала к началу учебного года столь сильных чувств: если ненавидишь, значит признаешь, что это происходит на самом деле.
– Ты чего тут стоишь? – спросил Ной.
Она протянула ему буклет, хотя ей было и слегка неловко. Все равно что показать письмо для Санта-Клауса.
– Хочу обсудить с консультантом вот это.
Ной читал так, как будто слова были написаны на иностранном языке.
– «И-зу-чи раз-лич-ные ти-пы ле-сов на А-ма-зон-ке. Эко-ло-гическая шко-ла пред-по-ла-гает обу-чение за гра-ни-цей…» Нет. Ты никуда не можешь уехать.
Блу прекрасно сознавала, что он, вероятно, прав.
– Спасибо за доверие.
– Люди увидят, что ты разговариваешь с пустым местом, и решат, что ты ненормальная.
Это его явно забавляло.
А Блу не забавляло и не тревожило. Она прожила восемнадцать лет, будучи дочерью городской ясновидящей, и к выпускному классу успела услышать по этому поводу все возможные мнения. Ее избегали и охотно принимали, травили и улещали. Она попадет в ад. Она на прямом пути к нирване. Ее мать мошенница, ее мать колдунья. Блу одевалась как бомж, Блу одевалась как законодательница мод. Она была недосягаемо остроумной. Она была унылой стервой, не умеющей дружить. Со временем все это слилось в монотонный шум на заднем плане. Обескураживающим и тоскливым результатом стало то, что Блу Сарджент считалась самым странным человеком в стенах старшей школы Маунтин-Вью.
Ну, за исключением Ноя.
– Ты видишь других мертвецов? – спросила она.
Имелось в виду: «Ты видишь мою мать?»
Ной передернулся.
Из-за облупленной двери послышался голос:
– Блу? Заходи, детка.
Ной проскользнул в кабинет впереди нее. Хотя он выглядел материальным и вполне живым в ярком солнечном свете, который лился в окно, школьный консультант смотрела прямо сквозь него. Невидимость Ноя казалась поистине чудесной, когда он сел на пол перед металлическим столом и принялся радостно подслушивать.
Блу устремила на него испепеляющий взгляд.
Люди делились на две категории – те, кто видел Ноя, и те, кто нет. Блу обычно ладила только с первой.
Школьный консультант – мисс Шифтлет – появилась в Маунтин-Вью недавно, хотя в Генриетте ее хорошо знали. Раньше она работала на почте. Мисс Шифтлет была из тех безукоризненно одетых немолодых женщин, которые любят, когда все делается с первой попытки. Она сидела безупречно прямо в кресле, созданном для того, чтобы в нем разваливались, и выглядела крайне неуместно за дешевым столом, заставленным разнородными безделушками.
Мисс Шифтлет внимательно взглянула на экран компьютера.
– Кажется, кое у кого недавно был день рождения.
– У тебя? – поинтересовался Ной.
Блу пришлось напрячься, чтобы адресовать ответ мисс Шифтлет, а не ему.
– Что?.. А. Да.
Это случилось две недели назад. Обычно Мора готовила неуклюжее шоколадное печенье, но ее не было. Персефона изо всех сил постаралась воссоздать ее полусырой шедевр, но печенье чисто случайно получилось аккуратным, идеальным, с кружевными узорами из сахарной пудры. Калла, похоже, боялась, что Блу рассердится – и девушку это удивило. С какой стати ей сердиться на них? Она хотела закатить оплеуху Море.