Синяя звезда Аурин
Шрифт:
Надо было что-то сказать. Что-то такое… этакое. Что могло бы помочь моим товарищам по несчастью дотянуть до освобождения с наименьшими потерями. А я, если удастся улететь, обязательно вернусь.
— Я не психолог, — мрачно сообщила собравшимся. Их было трое — идеально выглядевших, разве что немного крупноватых, а в остальном совершенно неотличимых от людей. Хотя… Скорее, от кукол, сделанных под людей, и зачем-то наделённых речью, которой они всё равно пользовались еле-еле…
Вот и сейчас, они молча ждали, совершенно не удовлетворившись моим ответом.
— Умеренная физическая нагрузка на свежем воздухе и творчество, — предложила я, мысленно повинившись перед ребятами — чувствую,
На этом беседа завершилась, и Ликкара повела меня обратно, всё теми же широкими, пустынными, стерильными коридорами, мне они почему-то напоминали больницу и от этого было неуютно. Словно я в дурдоме, и теперь меня возвращают в свою палату… А что же наш побег?
Погрузившись в свои мысли, я не сразу заметила, что поведение Ликкары изменилось. Да и коридоры тоже сменились на незнакомые. Когда нам навстречу попались две высокие фигуры в какой-то форме, видимо, пилоты?; и один из них что-то спросил, на своём, совершенно непонятном мне языке, я замерла, пытаясь угадать, что будем делать, бежать? Или у моей спасительницы заготовлено какое-то приличное и правдоподобное объяснение? Она действительно что-то им ответила, и мы вроде бы уже прошли мимо, как вдруг Ликкара — я глазам своим не поверила — метнулась назад, и, когда я обернулась, один из пилотов уже лежал на полу, а другому Ликкара пристально уставилась в глаза. Я бы даже подумала, что она его гипнотизирует, если бы не знала, что телепатией их раса не обладает. По крайней мере, так говорил Ник, и это подтверждала она сама, косвенно, во время наших редких бесед.
Дальше — ещё удивительнее. Пилот взял инициативу на себя. Схватив Ликкару за руку — она выглядела какой-то потерянной, и бросив мне «Идём. Быстрее!», на общечеловеческом языке, чего быть точно не могло, он устремился бегом по этим бесконечным коридорам. Я потеряла счёт поворотам. Было три двери, где требовался допуск, это я помню, а вот остальной маршрут, все эти переходы, ответвления, лестницы — лифтами мы не пользовались, и повороты, повороты…
Наконец, мы выбежали в какой-то ангар, огромный, даже больше того, в котором был построен наш питомник — не знаю как иначе назвать место, где одни держат других для собственного. развлечения, и направились к кораблю. Только тут я позволила себе хоть немножко надеяться и допустить мысль, что побег почти уже удался.
Задумываться о странности происходящего я себе пока не позволяла, и только когда мы каким-то непостижимым образом оказались уже в космосе, стремительно удаляясь от огромной орбитальной базы, я решилась спросить.
— Как?
— С трудом, — ответил голосом пилота опекун Ника.
Я перевела взгляд на Ликкару — она либо спала, либо была в обмороке. Либо… Тут я вспомнила ощущение неподъёмной тяжести, которое сопровождало мой короткий и, к счастью, единственный контакт с этим странным и, пожалуй, страшным существом, и меня охватили страх и чувство вины. Он влез ей в голову. Именно ей, потому что она приходила ко мне и хотела мне помочь. И даже если вначале она согласилась добровольно, потом он перехватил управление и, как знать, быть может, безвозвратно повредил её сознание…
— Что с ней? — спросила, не сумев скрыть укоризненные нотки. Даже я сама их явно расслышала, что уж говорить об этом…
— Спит, всё с ней будет в порядке.
Странное дело, на меня смотрели синие глаза совершенно незнакомого мне пилота, но за ними чудился насмешливый взгляд непостижимого опекуна моего Ника. А он, меж тем, добавил:
— Прежде чем ты расплачешься от жалости к ней или к нему, — он бросил взгляд на свои руки, вернее, на руки занимаемого им сейчас тела, — вспомни, что это
Обидеться на него я не смогла. Во-первых, он был прав. Хоть и свойственно нам жалеть больше того, с кем мы лично знакомы, но Ликкара до того, как решилась мне помочь, годами была наблюдателем за подопытными людьми. Во-вторых, он меня спас. Разумеется, не только и не столько ради меня самой или даже ради Ника, наш побег давал надежду всему человечеству — наконец-то, будет корабль для изучения. О том, что ещё для изучения будет пара инопланетян я старалась не думать, а свою совершенно неразумную совесть пыталась успокоить тем, что эти инопланетяне возродятся в новых телах, если что.
— Как мне к Вам обращаться? — спросила я, поняв, что обида не придёт.
— Можешь звать меня Дэйл. И на «ты», — уже совершенно миролюбиво предложил он.
Я не могла. Последнее, так точно. Он был слишком… другим. Слишком чуждым и опасным. И, получается, про Каринку прислал не он? Или я неправильно расшифровала подпись? Или, что более вероятно, Дейл — это сокращение, или же подпись образована от второго имени, или же семейного имени…
Я запуталась и решила спросить прямо. В конце концов, нам лететь довольно долго. Как минимум, три прыжка, а между ними — обязательные перерывы по полчаса.
— Я, — сказал опекун Ника… называть его Дейлом я стеснялась даже в мыслях. И больше ничего не добавил.
— Спасибо, — искренне сказала я. И вовсе я не хочу знать как. Что я хотела знать — так это про Ника, как у него дела, кто ему всё же этот загадочный Дейл… но почему-то стеснялась спросить. И ещё больше боялась, что с моего языка сорвётся совершенно неуместный, даже хамский, наверное, вопрос — не успел ли он сосватать своему опекаемому ещё какую-нибудь почти идеально подходящую невесту.
Ликкара спала до самого прибытия и проснулась как-то уж очень вовремя — сразу после посадки, что наводило на мысли о постороннем вмешательстве.
— Прекрати, — немного раздражённо сказал Дейл. — Она мне нравится, и я действительно попробую ей помочь.
И вырубился.
Я успела перепугаться, но потом сообразила, что он просто отпустил, наконец, сознание бедного пилота.
А потом пришёл Ник, и я, к собственному удивлению, разрыдалась, и мне было стыдно перед остальными имперскими боевиками, да и перед Ником тоже, но остановиться и не плакать было невозможно.
— Неважно выглядишь, — с нежностью сообщила я Нику. Он действительно выглядел замученным и осунувшимся. Но всё равно чертовски красивым.
— Не нравлюсь? — насмешливо выгнул бровь, впрочем, судя по тону, он совершенно не верил, что такое может быть.
— Нравишься, — честно сказала я, раздумывая, а не перебраться ли мне в его кресло. А то ему там явно слишком свободно и одиноко.
Мы сидели в гостиной в квартире Ника и пили вино и чай. Он — вино, а я — чай, потому что мне извлекли из головы ту фиговину и запретили пить. А хотелось. Мне очень хотелось напиться, набраться храбрости взаймы у алкоголя и сказать Нику всё, что я о нём думаю. Например, что он самый замечательный, и что без него я бы сошла с ума, и что, конечно же, он мне совершенно не мешал, и никаких новых отношений и быть не могло… Но я пила чай и молчала. Да, это глупо, но иногда мужества хватает только на то, чтобы сделать больно и не хватает на то, чтобы исправить.