Сирахама
Шрифт:
— Я бы так не делал. — Засомневался Ниидзима. — Но кто знает такого непостижимого перца, как ты…
— Что характерно, тебе никто и не предлагает! — Пожал я плечами, наливая себе стакан.
— Да еще и перед боем с таким опасным противником, как Дикарь… — Добавила Мисаки.
— Вы ничего не понимаете в Дикарях!
Это я храбрюсь, если кто не понял. На самом деле — мне страшно. Не так, как было перед прыжком с семидесятиметрового обрыва, конечно, но — примерно где-то приблизительно близко. Да еще и растянутое
Началось утром. Какое-то неясное предчувствие… У меня не было до этого предчувствий, я не знаю, как это, и чем они отличаются от других чувств. Но, видимо, так они и «выглядят»: чувство, похожее на ощущение круглого камня, который застыл на другом таком же округлом валуне и вот-вот скатится вниз. А вот в какую сторону — непонятно… Но что скатится — точно.
И вот это чувство настойчиво требовало от меня довольно специфической подготовки к бою: первое — «хлопнуть» стакан водки! Пока позволяют богатые возможности бара раздевалки Синего Сектора…
— Уй-я… дрянь какая! — Просипел я, возвращая пустой стакан на стол и утирая слезы. — Ни-ни, ящерка, закуску нельзя… Это будет плохо для моего муай борай!
Черноволосый смуглый боец, с резко выраженной мускулатурой, будто высушенной солнцем и ветром. Обнаженный по пояс в каких-то затертых коричневых шортах. Руки были замотаны в тряпки, на каждом бицепсе — скрученная жгутом белая веревка.
Дикарь на Арене уже выполнял ритуальный танец.
Его противник — Черный Мотоциклист — был приглашен на Арену вторым…
Мотоциклист поднялся на Арену и сразу стал удивлять публику: он начал… раздеваться.
Стянул перчатки. Снял шлем… впрочем, жадно наклонившиеся к мониторам зрители оказались разочарованы — под шлемом был подшлемник, который оставлял открытой только узкую полоску глаз. А там ничего не разглядишь — черные брови, карие глаза, никаких особых примет, никаких шрамов или родинок.
Скинул ботинки. Сбросил куртку, которая, как оказалось, была надета на голое тело. И остался босиком в одних штанах и подшлемнике.
А потом Мотоциклист поднял на уровень глаз белую маску с короткими золотыми острыми рожками, золотыми глазами и обнаженными в дьявольской улыбке золотыми зубами.
Примерно полминуты Мотоциклист внимательно всматривался в яростно оскалившуюся маску, а затем надел ее прямо поверх подшлемника… И тут же стал выполнять ритуальный танец, очень-очень отдаленно напоминающий тот, что в этот момент закончил выполнять его будущий противник.
Что-то сдвинулось в окружающем пространстве, что-то изменилось… мало кто заметил, мало кто мог заметить, еще меньше было тех, кому вообще было до этого дело…
Агаард Джум Сай, сидевший в одной из лож, резко наклонился вперед, под его пальцами стали крошиться подлокотники кресла, ноздри раздулись, а глаза налились кровью…
Шакти Рахманн, сидевшая рядом, успокаивающе погладила огромную волосатую лапу… Агаард шумно выдохнул, прикрыл глаза. Он огорченно покивал головой и откинулся на спинку. Однако, его глаза так и остались крепко зажмуренными.
— Нет-нет-нет! — Шакти разозлилась и сильно ущипнула руку гиганта, дернув за волоски. — Так дело не пойдет! Ты сам сказал — ничего еще не решено!
— Обречен! — Возразил огромный бирманец. — Жена Главный пришла! Шансов — нет!
— О-о-о! — Шакти внимательно посмотрела на Арену. — Маска! А я-то думала, что это очередное маскировочное решение нашего малыша! Маска Хання! А белый цвет, кажется, свидетельствует об аристократке! [23]
Агаард фыркнул, все так же, не открывая глаз, возразил:
— Не аристократка! Жена Главный!
— Первая? Вторая? — С искренним интересом спросила Шакти.
— Нет Первая. Нет Вторая. Старшая! Старшая акума!
23
Маску Хання используют в театрах Но и Кёгэн для изображения персонажей ревнивых женщин, демонов и змей. Цвет маски говорит о социальном положении персонажа: красный — простолюдинка, белый — аристократка, бордовый — демон, вселившийся в тело. Маска так же используется в Кагура — ритуальных синтоистских танцах
А бой тем временем начался.
Дикарь, не дожидаясь окончания танца Мотоциклиста, атаковал, нанеся мощный удар ногой в голову. Конферансье уже покинул Арену и формально Дикарь, конечно, имел право начать поединок («формально», «имел право»… смешно звучит для «боев без правил»). Но Агаард, по-прежнему не открывавший глаз, досадливо цокнул и осуждающе качнул головой.
Мощный удар застыл в сантиметре от виска Мотоциклиста, остановленный изящно-небрежным… это даже блоком назвать было нельзя! Похожим жестом японки кокетливо прикрывают уголок рта, когда хотят сообщить подруге что-то «по секрету».
— Хо-о-о… малыш осваивает работу с внутренней энергией! — Похвалила Шакти и покосилась на соседа. — На всякий случай: я не про твоего балбеса… который только что оскорбил Старшую.
Вообще, все движения и повадки Мотоциклиста стали какими-то женственными, осторожными, легкими… кокетливыми. И вряд ли его теперь можно было назвать Мотоциклистом. Настолько хорошо вошел в роль?
— Оскорбить Старшая нельзя. Умереть после оскорбить — можно. Мелкий-мелкий — бака. Ахо! Выживет — сам убью!
Над Ареной зазвучали первые такты мелодии…
Зрители недоуменно закрутили головами, гул голосов и крики болельщиков стали стихать, будто какая-то сила заставляла людей все свое внимание направить на Арену, а не заниматься посторонними делами… включающими болтовню, хлопки и крики.
Послышался женский вокал… И голоса зрителей стихли окончательно. Будто на трибуну вышел гениальный оратор и единственным мановением руки заставил себя слушать.
— Эт-т-то что за новости? — Удивилась Шакти, прислушиваясь к музыке. — Аутентично, конечно, но — раньше во время схваток такого не было!