Сириус. История любви и разлада
Шрифт:
Все началось с визита священника местной церкви. Сей серьезный юноша счел своим долгом спасти душу Плакси от проклятия. Он был достаточно простодушен, чтобы поверить слухам о вселившемся в Сириуса бесе и сплетням о противоестественных отношениях его с девушкой. Поскольку хижина на пустоши входила в его приход, он счел своим долгом вмешаться. Время для визита выбрал так, чтобы Плакси была уже дома и готовила ужин, а Сириус еще занимался стадом. Плакси почувствовала неладное, но встретила преподобного мистера Оуэна Ллойд-Томаса с дружеской простотой. Больше того, она, зная, что его мнение немало весит в здешних местах, старалась быть с ним особенно милой. Немного поболтав о том, о сем, священник начал:
— Мисс Трелони, мой трудный долг как слуги Господа — поговорить
Плакси полагалось покраснеть: либо в невинной стыдливости, либо от стыда за свои прегрешения. Если она и в самом деле была виновна, он ожидал либо слез и признания, либо пылкого, но неубедительного отрицания вины. Но поведение Плакси его обескуражило. Она некоторое врем посидела, глядя на него, затем поднялась и молча отошла к своей тесной кладовой. Вернулась с картошкой и села чистить, заметив:
— Вы меня извините, надо готовить ужин. Я могу продолжать разговор и за готовкой. Видите ли, я люблю Сириуса. И было бы жестоко оставить его сейчас одного. Такое бегство повредило бы нашей любви. Ваша религия, мистер Ллойд-Томас — религия любви. Вы, конечно, понимаете, что я его не покину.
В этот момент в дверях появился Сириус. Он застыл, шевеля ноздрями, ловя запах гостя. Плакси протянула руки ему навстречу и сказала:
— Мистер Ллойд-Томас считает, что нам нельзя жить вместе, потому что под твоим собачьим обликом может скрываться Сатана, и ты введешь меня во грех.
Она рассмеялась. Не слишком тактичное начало, но Плакси никогда не отличалась чувством такта. Возможно, не скажи она этих слов, все сложилось бы иначе. Ллойд-Томас, вспыхнув, процедил:
— Не следует шутить с грехом. Не знаю, совершали вы это или нет, но вижу, что дух ваш фриволен.
Сириус подошел к Плакси и та положила ладонь ему на спину. Пес все еще анализировал запахи визитера, и она почувствовала, как под ее рукой встает дыбом шерсть. Еле слышное рычание испугало девушку: ей подумалось, что он готов взбеситься. Сириус на пол шага придвинулся к священнику, и она обеими руками обхватила его за шею.
— Сириус, не дури!
Ллойд-Томас с нарочитым достоинством поднялся, сказав:
— Время не подходящее для разговора. Обдумайте мои слова.
Обернувшись из огорода, он увидел, что Плакси все еще обнимает Сириуса. Девушка и собака пристально смотрели на него. Она склонила голову и прижалась щекой к голове собаки.
Когда священник ушел, Сириус обратился к Плакси:
— Он пахнет любовью к тебе. Он, в общем-то, пахнет как порядочный человек, но пожалуй, он скорее убьет тебя, чем позволит согрешить со мной; совсем как мистер Макбейн, который, похоже, готов был меня убить, лишь бы выжать до капли все, что можно узнать о моем теле и разуме. Мораль и истина! Два самых беспощадных свойства божества. Боюсь, что рано или поздно нам придется столкнуться с Ллойд-Томасом.
В проповедях Ллойд-Томаса появились прозрачные намеки на Плакси и Сириуса. Он предлагал помолиться за тех, кто попал в сети противоестественного порока. Часть его паствы оказалась весьма восприимчива к намекам. Мало-помалу среди тех, кто не знал Плакси лично, нарастало праведное негодование, а с ним и беспокойство —
Друзья Сириуса смеялись над этими сплетнями или возмущенно спорили с болтунами. Плакси, выходя за покупками, пока еще встречала вокруг атмосферу дружелюбного внимания. Все же случилось несколько неприятных инцидентов. Мать девушки, работавшей а ферме у мистера Пага, запретила той заходить в Тан-и-Войл, а потом и вовсе забрала ее из Каер Блай. Бывало, что когда Плакси входила в сельскую лавку, разговоры между хозяином и покупателями прерывались. Какие-то хулиганистые мальчишки, видно в надежде собрать новый материал для сплетен, околачивались на пригорке над хижиной. Однажды вечером, перед часом, когда полагалось затемнять окна, дерзкий мальчишка подкрался к окну и заглянул в освещенную комнату. Сириус с бешеным лаем прогнал его через огород и еще полпути до большой дороги.
Все это в отдельности представлялось мелочами, но обозначало распространяющуюся враждебность. Плакси теперь неохотно выбиралась в деревню. Они с Сириусом стали подозрительны к гостям, а в отношениях между ними возникла напряженность, метания от холодности к нежности.
До тех пор они жили вполне счастливо. Дни проходили в тяжелой работе на ферме или на пустошах — часто за общим делом. У Плакси хватало дел и по дому: уборка, стряпня, маленький огород. Вечера проводили иногда у Пагов или на другой соседской ферме, где людей объединяла музыка. Музыкальные валлийцы поначалу в штыки приняли мелодические новшества Сириуса, хотя его исполнение человеческих песен срывало аплодисменты. Но более тонкие натуры понемногу заинтересовались и чисто собачьим стилем музыки. Однако под влиянием скандала такие посиделки стали реже. Все чаще Плакси с Сириусом оставались вечерами дома — за домашними хлопотами или за исполнением странных дуэтов и соло, сочиненных Сириусом. Порой оба проводили вечер за книгами. Сириус с огромным удовольствием слушал чтение вслух стихов и прозы. Он часто упрашивал Плакси почитать ему, и нередко предлагал тонкие вариации интонаций и стиля. Его собственное исполнение звучало гротескно, но утонченный слух ловил эмоциональные оттенки тембра, которых человек не замечал, пока ему не подсказывали.
Когда Плакси и Сириус заметили, что окружены подозрениями и враждебностью, их отношения стали меняться. Стали более страстными и менее счастливыми. Изоляция и презрение к критиканам привели их такой близости, которую многие читатели скорее осудят, чем поймут. Плакси, вопреки глубокой и радостной любви к Сириусу, все сильнее мучил страх окончательно оторваться от собственного вида, утратить в этом странном симбиозе с чуждым созданием самую свою человечность. Иногда, признавалась она мне, ей случалось рассматривать свое лицо в маленьком квадратном зеркальце с жутковатым чувством, что это не ее лицо, а облик ненавистного тиранического рода. И тогда ненависть к своей неизменной человеческой природе сливалась в ней с благодарным удивлением, что она пока еще не превратилась в собаку.
Этот страх перед утратой человечности приводил иногда с бессмысленной неприязни к Сириусу. Неприязнь эта проистекала не из чувства греховности или хотя бы непристойности — Плакси не сомневалась, что ее поступки воплощают глубину духовного единения. Нет, источником таких приступов уныния было чувство отчуждения от обычных людей. Зов крови громко звучал в ней, и Плакси оплакивала свое отступничество. Строгие табу человеческого рода еще властвовали над ее бессознательным, хотя я рассудком она давно их отвергла. Раз девушка сказала Сириусу: