Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея
Шрифт:
– На другом фото – дядя Жан и мадемуазель Бонни! – вскричал Жиль. – И место красивое. Они на берегу озера?
– Фон нарисован на холсте, и его попросту устанавливают за спиной клиентов в фотомастерской, – объяснил Антуан. – А теперь передай фотокарточку мне! Жан – красавчик в своем галстуке-бабочке! Господи, еще одно мое дитя уезжает в Америку… И в этом мире нам больше не свидеться.
– Дедушка Туан, может, дядя Жан скоро вернется, – сказал на это Лоран, обнимая старика.
– Бонни тоже хорошенькая – загляденье! –
Жюстен на обрученных Жана и Бонни посмотрел мельком, из вежливости. Он думал о том, как хорошо было бы иметь фотографию Элизабет, которую всегда носил бы при себе и любовался бы ее восхитительными чертами, взглядом, улыбкой.
«Если ей пришлось покинуть замок в спешке, значит, там должны были остаться фотографии! Можно рискнуть и сходить в Гервиль. Гуго Ларош, естественно, прикажет меня гнать… Но если пробраться в дом в его отсутствие…»
Утвердившись в своем намерении, Жюстен с аппетитом поел поданного Ивонн сочного бараньего рагу с гарниром из тушеного картофеля и морковки. Потом выпил кофе, к которому полагалась чарка фруктовой водки, поблагодарил Дюкенов и зашагал по дороге вдоль спокойной реки.
Над столицей висела предгрозовая жара, но ритма жизни горожан это нисколько не замедлило. Толпы прогуливающихся перемещались по набережным Сены в надежде на глоток свежего воздуха.
Бонни с Жаном тоже вышли пройтись, рука в руке. У букиниста они купили книгу о том, как организовать торговое дело, – будет что почитать на пароходе. Искали подходящее издание долго: прилавков было много, и каждый торговец был не прочь поболтать.
– Пора домой. Нам еще чемоданы собирать. Поезд на Гавр отходит завтра в пять утра. Я, наверное, в эту ночь не усну! – беспокоилась Бонни.
– Ничего, в поезде подремлешь, – отвечал на это Жан. – Ты не представляешь, как мне не терпится выйти в море! Отец не знает, но на самом деле я позавидовал Гийому, когда они с Катрин решили переехать в Америку, в Нью-Йорк. И мне хотелось с ними, только я так и не отважился сказать. Думаю, Пьер все равно воспротивился бы. Но теперь, благодаря тебе, Бонни, и племяннице, моя мечта осуществится.
– Жизнь приготовила нам много приятных сюрпризов, Жан. Разве могла я подумать, что во Франции влюблюсь? Да еще в такого красавца…
Под пылким взглядом серых глаз жениха Бонни застеснялась и отвернулась, но Жан неожиданно притянул ее к себе и поцеловал в губы. Это случилось не впервые, но Бонни быстро отодвинулась.
– Жан, ну пожалуйста! Только не на улице!
– Почему нет? Я видел много пар, которые ни от кого не прячутся!
– Видно, француженки будут посмелее, чем я, – вздохнула молодая женщина. – И все-таки это неприлично.
Жан ущипнул ее за талию и засмеялся. Сдержанность Бонни была ему понятна, тем более что она сама уже
– Ты сокрушаешься, что тебе тридцать пять и ты старая дева, – шепнул он ей на ушко. – Но до тебя никакая другая женщина не сумела мне понравиться. И когда мы поженимся, тебе будет проще.
Бонни отвечала едва заметной улыбкой. От духоты она ощущала странную слабость в теле и на короткий миг прижалась лбом к плечу своего нареченного.
– Я глупая, – пробормотала она. – Все оттягиваю нашу свадьбу, потому что боюсь оказаться плохой женой.
– Приходи вечером ко мне в комнату, и я докажу, что это не так. Пообещай!
Она кивнула в знак согласия и… была вознаграждена еще одним поцелуем в губы, от которого забилось сердце и по жилам быстрее побежала кровь. А довольный Жан Дюкен, внутренне ликуя, стал насвистывать веселую песенку.
Элизабет, в одной нижней ситцевой сорочке, уже почти закончила укладывать вещи в большой чемодан, купленный Ричардом у одного старьевщика на улице де-ла-Сен. Ей было так жарко, что она разделась почти догола, напрасно надеясь на сквознячок.
– А мои вещи поместятся? – спросил муж, входя в комнату. – Смотри, я принес тебе тарталетку с клубникой. Ты нашла ее аппетитной!
– Спасибо, ты такой предупредительный! Думаю, лучше мне сразу ее съесть. Ричард, ты готов пылинки с меня сдувать!
– Я же поклялся тебя любить и сделать счастливой, Лисбет.
Он отвернулся к окну, чтобы не видеть ни ее соблазнительных ножек, ни груди в вырезе сорочки. Но сами округлости с темными сосками под тончайшей тканью разглядеть успел.
– Ты, наверное, и пить хочешь, – сказал он. – Заварю тебе чаю!
Вот уже двенадцать дней, с того утра, как Элизабет чуть не утопилась, американец держал слово и о плотской любви не заикался. Даже в вечер свадьбы он довольствовался целомудренным поцелуем. И, к своему огромному изумлению, воспринял это спокойно. Теперь Лисбет – его жена, и он счастлив, осознавая, что они проживут вместе еще много-много лет.
«Время лечит, – твердил он себе. – Когда она будет готова, я покажу себя нежным, деликатным любовником, и все у нас будет как раньше!»
– Ричард, я не хочу чаю, – сказала Элизабет. – Помоги мне лучше сложить твои костюмы.
– Нет, у тебя это получится лучше.
– Не уходи, пожалуйста!
Каштановые волосы так красиво рассыпались по ее округлым плечам… И этот знакомый призывный взгляд! Ошеломленный, он не верил своим глазам. О, как она сейчас похожа на ту юную прелестницу, которая отдалась ему в номере гостиницы в Монтиньяке!
– Лисбет, что ты творишь?
– Милый, я хочу попробовать! – пояснила она срывающимся голосом. – Я начинаю скучать по тебе, стоит тебе выйти из комнаты, и часто меня к тебе… тянет. Вот и вчера вечером… Но я не решилась.