Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея
Шрифт:
Белокурые волосы, нежный взгляд черных глаз, ласковая улыбка, делавшая его совершенно неотразимым… Элизабет быстро достала из-под подушки маленького оловянного солдатика.
– Я берегла тебя все эти годы, – проговорила она.
За это время игрушка, солдат с барабаном, сильно потускнела, краски стерлись.
– Жюстен сказал, ты будешь меня защищать. Только ничего у тебя не получилось…
Внезапно Элизабет снова стало очень грустно, и она закрыла глаза. Когда-то она была влюблена в Жюстена и он ее тоже обожал.
– Разве
Она невольно затаила дыхание – на лестничной площадке разговаривали мужчины! Еще мгновение – и радостно, с облегчением вскрикнула Бонни, а потом и позвала ее:
– Элизабет! Они пришли! Жан привел Ричарда!
Молодая женщина встала, дрожа от радости. В комнате было сумрачно, и когда дверь распахнулась, в просвете вырисовался силуэт ее суженого.
– Лисбет, прости! Прости, милая! Я повел себя как дурак.
Он протянул к ней руки, и Элизабет бросилась к нему на шею. Они порывисто обнялись, не замечая ничего и никого вокруг.
Несколько минут спустя Бонни вернула их с небес на землю, пригласив всех к столу.
– Если тебе не трудно, принеси еду сюда на подносе, – попросила Элизабет. – Нам надо побыть вдвоем.
– Воркуйте, голубки! А я пока покормлю своего Жана, – шутливо отозвалась Бонни.
– Жан намного терпеливей и покладистей меня, – признал Ричард.
– Святая правда! Он принял мои условия, и мы поженимся уже в Нью-Йорке. Когда люди любят друг друга, время значения не имеет.
С этими словами Бонни вышла и закрыла за собой дверь. Элизабет зажгла керосиновую лампу, своим золотистым светом озарившую скромную обстановку комнаты.
– Где ты все это время был, Ричард? – спросила она наконец, присаживаясь на край кровати. – Я дома с самого утра, но весь вчерашний день в больнице я ждала, что ты вернешься. Понимаешь ли ты, как мне было тревожно? Я перебрала тысячу вариантов, один страшнее другого.
Американец уселся в единственное в комнате кресло, лицом к ней. Элизабет отметила про себя, что бежевый льняной костюм сильно измят, внизу штанин – пятна грязи. Ворот белой рубашки был расстегнут.
– Вид у меня непрезентабельный, знаю, – вынужден был признать он. – Шляпу я потерял, галстук забыл в каком-то бистро. Лисбет, мне правда очень жаль, что я так разозлился и ушел. Но, может, так было нужно, потому что сейчас я смотрю на ситуацию другими глазами. И я раскаялся, за что надо благодарить священника церкви Сен-Сюльпис.
– Ты, который так далек от религии? – изумилась молодая женщина.
– Так, как в детстве, я, конечно, в Бога не верю, но многие обращаются к Нему в минуты, когда помощи больше ждать не от кого. И вчера это был как раз такой случай. Я несколько часов бродил по городу, чтобы успокоиться, пока
– Конечно.
– Но я никуда не поехал. Я сильно перенервничал, я устал, и твое лицо стояло перед глазами. Такой я оставил тебя в больнице – бледную, несчастную. И тогда я вернулся к мосту Пон-Неф и понял, сколько тебе пришлось выстрадать после нашего отъезда из Гервиля. И заплакал, хотя это, как ты знаешь, со мной случается крайне редко.
– Ричард, ты весь дрожишь! Ты проголодался и устал, не надо больше разговоров! Ты со мной, и это самое главное.
– Нет, я хочу, чтобы ты знала все. Я уже шел по набережной домой, на улицу Мазарини, когда мне повстречалась женщина. Одета она была несколько странно, но в руках она несла твое желтое платье! Кажется, еще мокрое. С ней был парень лет пятнадцати, и у него были твои лаковые туфли. Я бросился к ним.
– Хвала Господу! Ты повстречал Лазара, моего спасителя! Ричард, я так рада, так рада! Ты, конечно же, возместил им потраченное на фиакр?
– Мы немного поговорили, на повышенных тонах, и я дал немного денег парню, в благодарность за его геройство. Эти лодочники – люди гордые. Слышала бы ты, как Иоланда Дюрье (она назвала свое имя) меня отчитывала! Я почувствовал себя ничтожеством, чтобы не сказать хуже.
Ричард умолк. Лицо у него было усталое, осунувшееся, глаза блестели от волнения. Но Элизабет он показался еще более красивым, чем обычно, – сейчас, когда всегдашняя невозмутимость и высокомерие дали трещину. В дверь постучала Бонни.
– Вот, принесла вам овощного супу и по порции омлета каждому! – объявила она. – Приятного аппетита!
Также на подносе оказался нарезанный хлеб и графин с водой и все, что было нужно из столовых приборов.
– Спасибо, Бонни, вы – ангел. Ангел-хранитель нашей Лисбет! – сказал Ричард.
Польщенная женщина удалилась, радуясь, что и они с Жаном смогут пообедать тет-а-тет. Элизабет заметила на покрывале, по центру кровати, оловянного солдатика. Быстро накрыла его ладонью, а потом и спрятала под подушку. Ричард, который как раз нюхал ароматный суп, ничего не заметил.
– Нет, не буду есть, пока не расскажу тебе все до конца, – упрямо сказал он.
– Тогда говори скорее, а то остынет, – поддразнила его Элизабет.
К Элизабет неожиданно вернулись вся ее беззаботность и веселость. Ричард посмотрел на нее с удивлением.
– Ты тоже переменилась, – заметил он. – Такая же красивая, но во взгляде нет этой тоски, как у затравленного зверя. Для меня это огромное облегчение. Так о чем это я? Мы остановились на том, что, по милости Иоланды Дюрье, я ощутил себя абсолютным ничтожеством. Она строго наказала получше о тебе заботиться, когда я объяснил, что ты моя невеста. И я обещал. Потом мы с ее сыном пожали друг другу руки.