Сиротка
Шрифт:
Эрмин слушала, все еще не веря в реальность происходящего. Ей хотелось, чтобы Лора говорила снова и снова, тогда она могла бы лучше запомнить ее слова.
— Вы сказали «за последний год»… — пробормотала она едва слышно. — Но почему? Неужели раньше я была вам не нужна?
— Прошу тебя, не говори это «вы», оно леденит мне сердце! — взмолилась женщина. — Я все тебе объясню, пусть даже на это уйдут часы!
В это самое мгновение из коридора до них донеслись приглушенные мужские голоса. В дверь забухало сразу несколько кулаков, и все
— Мадам Шарлебуа, с вами желает поговорить один господин, — крикнул из-за двери грум. — Он хочет видеть мадемуазель, которая поет.
— Если она не выпустит Эрмин, я подам жалобу! — крикнул разъяренный Жозеф.
Жозеф и грум были за дверью не одни: директор возмущался поведением Жозефа, пианист Ханс Цале просил всех успокоиться.
— Боже, тебя ищут! — воскликнула Лора.
— Мое выступление! — испуганно вскричала Эрмин. — Я забыла о времени. У Жозефа будут неприятности!
Девушка всерьез испугалась. Ее с минуты на минуту разлучат с матерью, а ведь им нужно еще столько сказать друг другу…
— Ничего не бойся, — успокоила ее Лора. — Никто не посмеет наказать тебя.
Она открыла дверь. Первым в номер ворвался месье Маруа.
— Вы! Вы! — повторял он, указывая пальцем на женщину. — Вы не держите своего слова! Я сказал вам не подходить к Эрмин! Подлая…
— Месье, держите себя в руках, — оборвал его директор. Он был в смокинге, лицо покраснело от гнева. — Не оскорбляйте мою клиентку. Что плохого в том, что она приняла мадемуазель в своем номере? Я не понимаю, в чем вы ее обвиняете. Устроить такой скандал в холле! Сохраняйте спокойствие, или мне придется принять меры!
Лора встала между Жозефом и Эрмин, словно желая ее защитить. Нахмурившись, она смотрела на Жозефа своими ярко-голубыми глазами, но обратилась не к нему, а к директору:
— Все в порядке, месье. Я мать этой девушки. Да-да, мать вашей певицы. Это долгая история. Я оставила ее младенцем, и супруга месье Маруа, ставшего ее официальным опекуном, была ее кормилицей. Сегодня мы наконец встретились после долгой разлуки.
Директор не сдержал удивленного восклицания.
— Она лжет! — вскричал Жозеф. — Да, она лжет! Она хочет прибрать к рукам эту бедную девушку, которая приняла ее слова за чистую монету!
Ханс Цале, удивленный не меньше директора, переводил взгляд с Эрмин на Лору и обратно. Их внешняя схожесть показалась ему достаточным доказательством.
— Глядя на них, любой поймет, что это мать и дочь, — негромко сказал он.
Но никто его не услышал. Ханс Цале пришел к заключению, грозившему перевернуть его мирную жизнь, в которой этим двум женщинам предстояло сыграть важную роль. Девушка была в белом, Лора — в черном. Поэт в душе, Ханс подумал, что дочь символизирует молодость и грацию, а мать — красоту, готовую увянуть под гнетом горя и тоски. У женщин были одинаковая посадка головы, похожие лица и легкие волнистые волосы…
«У этой красивой вдовы, наверное, в пятнадцать лет был такой
Лора вынула из сумочки какой-то документ и протянула его посетителям.
— Перед вами подлинное свидетельство о браке! В нем указано, что у супругов Шарден 15 декабря 1914 года в городе Труа-Ривьер родилась дочь, названная при крещении Мари-Эрмин.
— Но это ничего не доказывает! — заявил побледневший Жозеф.
— Я так не думаю, — отрезал директор отеля.
— Мари-Эрмин перед вами. Она сама постучала в мою дверь, и я ждала ее визита с начала этого лета. Я побывала в доме семьи Маруа, получившей над ней опеку, сразу по приезде в Роберваль. Эти люди живут в Валь-Жальбере, там, где мы с мужем оставили нашу дочь на пороге монастырской школы, надеясь, что монахини позаботятся о ней. Я попросила мадам Элизабет Маруа рассказать моей дочери обо мне. С той же просьбой я обратилась и к месье Маруа. Я дала ему достаточно денег, чтобы возместить все расходы, которые он понес, воспитывая моего ребенка. Но он решил поступить по-своему! Он ничего ей не сказал! Ничего!
Голос Лоры сорвался. Грум напряженно слушал, стараясь не пропустить ни слова. Будет о чем посудачить с другими служащими в кухне и на всех трех этажах! Горничным эта история придется по душе, как и шеф-повару и его помощникам!
— Мадам, я огорчен тем, что услышал, — обратился к Лоре директор отеля. — Я могу вызвать полицию, если вы предпочитаете уладить это дело таким способом. Разумеется, раз мадемуазель — ваша дочь, она не обязана исполнять условия контракта. Клиенты потанцуют под музыку оркестра.
— Вы признаете ее правоту только потому, что у нее есть деньги и жемчужное колье! Потому что она щедро вам платит! — возмутился Жозеф Маруа, чувствуя, что преимущество явно не на его стороне. — Знайте, что эта женщина без угрызений совести бросила свою больную дочь! Свою годовалую дочь!
— Замолчите, Жозеф, — неожиданно пронзительным голосом сказала Эрмин. — Как вы с Бетти посмели так со мной поступить? Это доказывает, что вы никогда не любили меня. Я годами ждала, когда вернутся мои родители, но ни вы, ни Бетти не сказали мне, что моя мать приходила меня искать! Выйдите вон! Я вас презираю!
— Это было сделано для твоего же блага, Эрмин! — попытался оправдаться Жозеф. — Я не был уверен, что эта женщина говорит правду. Так же думала и Бетти. Как я мог позволить, чтобы первая попавшаяся женщина, объявив себя твоей матерью, заговорила тебе зубы? Мне нужны были доказательства. Из осторожности…
— Что ж, теперь у вас есть доказательства, месье Маруа. И будет лучше, если вы сейчас же покинете номер, — холодно сказал директор.
Жозеф обвел взглядом комнату. Пальцы его сжимались, как когти хищника, готового схватить свою добычу. Увидев на угловом столике прекрасную китайскую вазу, он схватил ее и швырнул изо всех сил к ногам Лоры. Женщина не дрогнула.