Сиротка
Шрифт:
— Ее звали сестра Мария Магдалина, — уточнила Эрмин. Голос ее дрожал от волнения. — Это был ангел, сошедший с небес на землю. Она умерла в эпидемию испанского гриппа. Она хотела вернуться к мирской жизни и удочерить меня.
— Я знаю, — едва слышно отозвалась Лора. — Не думай, что случайность привела меня к Маруа в начале лета. Я часто вспоминала Валь-Жальбер, поэтому решила разузнать о поселке побольше. Мои поиски привели меня в Шикутими, к сестрам Нотр-Дам-дю-Бон-Консей. Там я познакомилась с очень пожилой монахиней, сестрой Аполлонией. Она была первой настоятельницей монастыря.
— Это была монастырская школа, — поправила ее девушка.
— Да, но твой отец этого не знал.
— Значит,
— Я многое узнала благодаря этой святой женщине, — согласно закивала Лора. — Она отнеслась ко мне тепло и с пониманием, и это от нее я узнала, что ты жива, прилежно училась в школе и что Господь наградил тебя прекрасным голосом. Еще я узнала, что некий господин Жозеф Маруа стал твоим официальным опекуном, когда сестры насовсем уехали из Валь-Жальбера. Мне не терпелось повидаться с тобой, но я не знала, как ты меня встретишь. Сестра Аполлония все повторяла, как ты ждала возвращения своих родителей, и я подумала, что ты на меня сердишься и не захочешь видеть.
— Но что стало с моим отцом? Где он? Из разговоров я поняла, что ты была замужем второй раз. Он умер? Жослин умер?
— Об этом мне ничего не известно, дорогая, — ответила молодая женщина. — Это трагедия моей новой жизни, ибо я считаю, что начала жить заново, когда вновь обрела память. Я Лора Шарден, которая, будучи восемнадцати лет от роду, уехала из Бельгии в Канаду и там вышла замуж за Жослина, своего возлюбленного. Та Лора, которая родила маленькую девочку — тебя…
Эрмин посмотрела в окно. Сквозь натянутую в проеме белую сетку в комнату не проникали комары и другие насекомые, но ей удалось разглядеть спокойную поверхность озера Сен-Жан и мириады звезд на темно-синем небе.
— Но что произошло? Мама, почему ты потеряла память?
— Это случилось не сразу. Мы оставили тебя в Валь-Жальбере, и я все время плакала. Твоему отцу это решение тоже далось очень тяжело. Я помню метель, помню хижину, в которой жила супружеская пара. Они приютили нас, но надолго ли — не помню. Я все время спала и видела тебя во сне. Какая-то женщина давала мне пить. Потом, похоже, мы поехали дальше, и мне было очень холодно, я хотела есть… Единственное, что я помню из этих дней — это ощущение ужаса. Потом я вижу себя идущей рядом с мужчиной, высоким и крепким, но это не твой отец. Я помню до мелочей свою жизнь в Бельгии, свою встречу с твоим отцом Жослином, нашу любовь, твое рождение, но о том времени — ничего. Это можно сравнить с попыткой проникнуть сквозь запертую дверь.
— А когда ты шла с тем мужчиной, ты уже потеряла память? — спросила Эрмин.
— Да! Воспоминания о тебе стерлись из моего разума, моего сердца. Я не помнила ни тебя, ни Жослина. Я оказалась в больнице. Медсестры делали мне уколы, наверное, я была беспокойной. Меня лечили, как лечат сумасшедших, невменяемых. Мне прописали сильнодействующие успокоительные препараты и заперли в палате. Один молодой доктор заинтересовался моим случаем. Каждое утро он задавал мне вопросы. Позже он показал мне отчеты, в которых описывал процесс лечения. Приехав в Монреаль (больница, в которую я попала, была в Монреале), я говорила доктору о своем брате Реми так, словно он все еще был жив. Мы провели ночь без сна, и я начала понемногу вспоминать детали. Этому доктору по имени Овид Шарлебуа стало жаль меня. Он решил по воскресеньям забирать меня из больницы. Я обедала с ним и его супругой, очаровательной молодой женщиной. Они оба умерли в эпидемию испанского гриппа, когда жена доктора Шарлебуа ждала малыша…
К тому времени я познакомилась с отцом Овида, Фрэнком Шарлебуа, богатым промышленником. Он год носил траур по своему сыну и невестке, а потом
Лора выпила воды. Эрмин заметила на ее красивом лбу крохотные жемчужинки пота.
— Мама, ты не обязана рассказывать мне все это. Если подумать, меня это не касается. Но что же стало с моим отцом?
— Подожди, дай мне закончить, — взмолилась Лора. — Я понимаю: то, что я говорю, не предназначено для ушей невинной девушки, но акушерки в таких вещах не ошибаются. Я была поражена и взволнована этим открытием. Роды прошли плохо. Пуповина обвилась вокруг горла малыша, и он задохнулся. Доктор попытался его реанимировать, но на следующий день Фрэнк похоронил своего новорожденного сына.
— Как давно это случилось? — взволнованно спросила Эрмин.
— В двадцать седьмом году… Мне было так плохо, что я больше не хотела детей. Что до моего бедного супруга, то он стал угасать на глазах. Смерть маленького Жоржа стала для него сильным ударом. Я же думала только о том, что сказала акушерка. Я знала, что не помню многого из своей прежней жизни, и не могла найти покоя, терзаясь мыслью о том, что где-то растет мой ребенок, рожденный от мужчины, которого я, без сомнения, любила. Но память оставалась закрытой.
И вот в прошлом году на Рождество случилось то, чего никто не ожидал. Муж преподнес мне, среди прочих подарков, чудесную муфту из горностаєвого меха. Фрэнк обожал меня. Заказывал мне платья в Париже, дарил драгоценности. Одному Господу известно, почему ему пришло в голову подарить мне эту горностаевую муфту. Я сидела возле елки в большой гостиной и перебирала подарки, как вдруг мои пальцы коснулись чего-то мягкого и шелковистого. Я долго рассматривала муфту, потом сунула в нее руки. Мне она очень понравилась. «Мех горностая! — сказал Фрэнк. — Этот зверек все реже встречается в наших лесах». Я гладила мех, прижимала его к лицу, повторяя про себя это слово — «горностай». Потом я вдруг заплакала, тело мое сотрясала дрожь. Мне показалось, что еще мгновение — и я умру на месте. Едва слышно я повторяла: «Белый горностай, белый горностай…» И вдруг, как во сне, я увидела лицо мужчины. Он смеялся и прижимал к груди ребенка. В сознании всплыло имя — Мари-Эрмин… Знала бы ты, моя дорогая, как странно это было… Я попыталась описать свое состояние Фрэнку. Словно передо мной была картина в рамке с матовым или запотевшим стеклом, и я пыталась очистить его, чтобы увидеть хотя бы фрагмент картины. У меня получилось. Если так можно выразиться, я постепенно очищала это стекло, и другие фрагменты полотна появлялись один за другим. Фрэнк пристально наблюдал за мной. Спрашивал, что со мной происходит. И я ответила ему: «Я вспомнила! Я уже была замужем. И у меня была дочка по имени Мари-Эрмин».
Девушка внимательно слушала. Рассказ матери она находила одновременно увлекательным и грустным.
— Фрэнк очень рассердился, я никогда не видела его в таком состоянии. Он вырвал муфту у меня из рук и бросил ее в камин. Я не находила смысла в этом поступке. Мне показалось, что он хотел сжечь мое прошлое — то прошлое, которое занимало все больше места в моих мыслях. Он допрашивал меня с таким пристрастием, словно я была преступницей. Хотел знать, где мой первый муж, но я не могла ему ответить. Мы сильно поссорились. В свою защиту скажу, что, беря меня в жены, он знал, что я потеряла память.