Сиротливый запад
Шрифт:
ГЕРЛИН. Я, святой отец. Просто так сидите?
УЭЛШ. Да, просто так.
ГЕРЛИН. Понятно, понятно. (Пауза). А по Томасу вы панихиду хорошо отслужили… Мне понравилось.
УЭЛШ. Что-то я тебя не видел.
ГЕРЛИН. А я у самого входа стояла. (Пауза). Чуть не заплакала, когда вас слушала. Слова в самую душу западали.
УЭЛШ. Чуть не заплакала? Ушам своим не верю. Ни разу за все эти годы не видел тебя плачущей: ни на похоронах, ни на свадьбах.
ГЕРЛИН. Бывает и всплакну, только когда одна остаюсь…
УЭЛШ. Все из-за этого придурка Боннера. Пропустил такой мяч. (Потягивает пиво).
ГЕРЛИН. А девушки у вас были, правда ведь, святой отец?
УЭЛШ. Опять за старое принялась? Хватит. И без тебя голова кругом идет.
ГЕРЛИН. И не думала.
УЭЛШ. И чтоб этого больше не повторялось
ГЕРЛИН. Ну, поддразниваю я вас иногда. Но это так, без всякой задней мысли.
УЭЛШ. Иногда? Да все время. Не отстаешь от других.
ГЕРЛИН. Иногда, иногда. И только лишь затем, чтобы скрыть глубокую страсть, которую я питаю вам…
УЭЛШ строго смотрит на нее. ГЕРЛИН улыбается.
ГЕРЛИН. Да нет, это я пошутила, святой отец.
УЭЛШ. Ну что, опять за свое?
ГЕРЛИН. Уж и пошутить нельзя. Вы своим неприступным видом сами на шутки напрашиваетесь.
УЭЛШ. Нормальный у меня вид, как у всех людей. Нос не задираю.
ГЕРЛИН. Это вам так кажется.
УЭЛШ (после паузы). Значит, вид у меня неприступный и надменный?
ГЕРЛИН. Сейчас уже нет. Ну, может быть, как у большинства священников.
УЭЛШ. Может, я и впрямь так выгляжу. Не складываются у меня отношения с этим городом. С половиной родни из-за этого городка разругался. Ой-ой-ой… Как мне в Линейне в первый раз понравилось. Ну, думаю, место что надо. Не тут-то было. Убийства одно за другим. Чемпион Европы по убийствам. А тебе известно, что Коулмен убил родного отца по злому умыслу?
ГЕРЛИН (опустив голову, смущенно). Слышала как-то раз, в очереди, в магазине…
УЭЛШ. Слышала и глазом не моргнула? И полиции не сообщила?
ГЕРЛИН. Я не стукачка, а Коулмен с отцом вечно цапались. Он один раз пнул моего кота Имонна.
УЭЛШ. И за это что, убить человека можно?
ГЕРЛИН (пожимает плечами). Это зависит от человека. И кота. Любителей пинать котов будет намного меньше, если им грозит получить пулю в лоб. Точно вам говорю.
УЭЛШ. Похоже, о морали ты и понятия не имеешь.
ГЕРЛИН. С моралью у меня все в порядке. Просто я не талдычу о ней, как некоторые.
УЭЛШ (после паузы). В один прекрасный день Вал и Коулмен укокошат друг друга. И остановить их вряд ли кто-то сможет. Я-то уж точно. Тут нужен человек с сильным характером.
Достает письмо и подает его ГЕРЛИН.
Написал я им тут письмишко, передашь при случае, хорошо?
ГЕРЛИН. А сами не сможете?
УЭЛШ. Не успею. Я сегодня же вечером уезжаю.
ГЕРЛИН. И куда?
УЭЛШ. Какая разница. Куда пошлют. Лишь бы отсюда уехать.
ГЕРЛИН. Но с чего вдруг, святой отец?
УЭЛШ. Причин много, но три убийства и одно самоубийство на один приход, это уж слишком.
ГЕРЛИН. Но вы здесь абсолютно не причем, святой отец.
УЭЛШ. Вот как?
ГЕРЛИН. А разве завтра вы не должны тренировать команду девочек? К полуфиналу?
УЭЛШ. Эти паршивки совершенно меня не слушаются. И вряд ли будут. К моим советам вообще никто не прислушивается. Никто абсолютно.
ГЕРЛИН. Я прислушиваюсь.
УЭЛШ (с сарказмом). Вот утешила.
ГЕРЛИН, обиженная, опускает голову.
УЭЛШ. Да тебе мои слова, как об стенку горох. Сколько раз я тебя просил не торговать отцовским самогоном и что толку?
ГЕРЛИН. Нужно же мне иметь хоть немного карманных денег, вот и приторговываю.
УЭЛШ. А для чего они тебе? Чтоб проматывать их в клубах Каррарое? И чтоб пьяные мальчишки лапали тебя целый вечер?
ГЕРЛИН. И вовсе не для этого. А чтобы покупать красивые вещи по каталогу. В каталоге Фримена столько красивых нарядов…
УЭЛШ. Да дрянь в нем одна. Мне бы твои проблемы. Надоел я тебе своими назиданиями до смерти, я знаю.
ГЕРЛИН поднимается со своего места и, ухватившись за шевелюру УЭЛША, запрокидывает его голову.
ГЕРЛИН. Будь на вашем месте кто-нибудь другой, так бы в глаз и заработал, чтоб язык не распускал. Но вы бы от моего удара точно расхныкались. Как девчонка. У меня рука, ух, какая тяжелая. (Пауза). Извините, святой отец.
УЭЛШ. Никто тебя на скамейку садиться не приглашал.
ГЕРЛИН. А что, есть такой закон, что рядом с вами присесть нельзя? Если нет, то надо его написать.
ГЕРЛИН разжимает руку и уходит.
УЭЛШ. Прости меня за мои слова. Наговорил я тут лишнего про каталог и вообще. Я неправ.
ГЕРЛИН останавливается и, не говоря ни слова, медленно возвращается к скамейке.
ГЕРЛИН. Ладно, забудем.
УЭЛШ. Просто у меня такое чувство… Не знаю как лучше выразить…
ГЕРЛИН (присаживается рядышком). Жалость к себе.