Система (сборник)
Шрифт:
Тогда мы со скалы прыгнули вниз – метров с пяти в торф.
Вошли по колено.
Мичман рисковать не стал.
А еще мы загорали голышом на берегу залива. В воду мы тоже полезли. Она была примерно восемь градусов и больно сжимала икры.
А потом за нами пограничный катер начал охотится.
Подкрался и сказал в мегафон: «Всем оставаться на своих местах!» – тут-то мы и рванули, голые по кустам с одеждой в руках, а он по нам из пулемета – поверх голов, конечно.
В сопках красиво: ковер из ягеля – желтый,
Упругий, пружинит при ходьбе.
И везде озера – маленькие и большие.
Чистые, можно пить, вода вкусная. Много морошки, черники.
Сквозь тучи пробиваются лучи солнца. Они тянут свои нити до земли, и вдруг может пойти снег – мы такое еще не видели.
А за Западной Лицей есть Долина Смерти – кости человеческие до сих пор среди ягеля виднеются, а под торфом – мины.
Как только торф гореть начинает, мины рвутся – только вверх взметаются черные столбы пыли.
На минах ежегодно подрывалось несколько человек.
В Долине Смерти полно оружия – патроны, гранаты.
Говорили, что когда-то находили и склады с продовольствием. Немецкие – сгущенка, тушенка, шнапс, колбаса твердого копчения – в вечной мерзлоте все как новенькое.
Наши находили только патроны и, конечно, бросали их в костер – ума в этом возрасте все равно нет.
Все мечтали найти склад с продовольствием. Больше всего интересовала колбаса твердого копчения.
С боевыми гранатами мы еще на первом курсе учились обращаться: выдернул чеку и бросил. Самое сложное заставить себя при броске ладонь разжать – как только чеку выдернул, она деревенеет.
Бросали мы ее в морской пехоте. В специальном окопе сидел инструктор. Надо было размахнуться и… перебросить ее через брусвер. Если не получится, то она тебе после броска назад под ноги скатится, но для того рядом с тобой инструктор – он подхватит ее и выкинет, у него на это секунды две.
Бросали, и осколки после каждого взрыва противно пели.
Казалось, что совсем рядом бабахает.
Это мы на практике в бухте Казачья. Там есть полк морской пехоты. Все это под Севастополем.
Поездом до Керчи, а там паромом вместе с вагонами.
«Мор-с-ка-я пе-хо-та! В наступ-ле-ни-и… в от-ступ-ле-нии и в…»
– Паническом бегстве! – добавил я с места.
У нас урок тактики морской пехоты. Преподает полковник. Их еще называли «черными полковниками» за морскую форму и красные погоны.
Наш полковник брал Берлин, а я ему такую гадость сказал.
В общем, у меня с тактикой морской пехоты потом были сложности.
Два шара влепили.
А в этой севастопольской морской пехоте нас обкатывали танками таким макаром: на тебя идет танк, а ты в окопе, бросаешь в него гранаты, а потом ложишься на дно окопа, и он через тебя переезжает.
Может и «поутюжить» слегка.
Так, чтоб только чуть обкакались.
И в противогазе по жаре мы там вволю набегались.
«Химики?» – «Так точно!» – «Газы!» – противогаз на рожу и марш-бросок по сухой степи.
А вот вам еще картина:
Ночь. Луна. От нее свет. В этом свете лагун с картошкой и рядом маленький курсантик с ножиком. Чистит. Вырезает глазки. Никого рядом нет, потому что все отошли – перекур, а этот из некурящих. Вдруг из тех кустов, что рядом, бесшумно выбирается старшина морпех – огромный, глаза безумные от непрерывных учений: «Ты что здесь делаешь?» – это он курсанту. Тот сразу пугается и блеет: «Глазки режу». – «А что мы жрать будем?!!»
Вот примерно так мы практику и проходили.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
С первого курса мы регулярно сдавали кровь.
Раз в полгода по двести пятьдесят грамм.
«Добровольно, но принудительно!» – как нам объявил в первый раз старшина роты.
Было боязно, выездная бригада кровесборщиков, среди них почти все женщины да девушки, и мы – одетые с порога в белые одежды.
После сдачи все возбуждены.
Потом отпустили в увольнение, сказали, что надо выпить красного вина.
В увольнение я пошел, а вино пить не стал. После сдачи крови жутко хотелось мяса. Мне даже снилось, как я его ем.
– Беритесь с двух сторон и понесли!
В лагуне с первым колышется жир. Он в моей памяти часто колышется.
Потом так же в моих снах будет плясать портовая вода со всякой дрянью.
Мы выносим лагуны с остатками в один большой общий бачок, потом его повезут на подсобное хозяйство, где выращивают свиней.
Внезапно подумалось, что мерзко было бы утонуть в таком лагуне.
А вот мы уже катаемся на тележке, на той, что только что отвезла этот общий бачок. Мы в камбузном наряде. В него ходит только первый курс. На нас белая форменка б/у и такие же штаны. Сначала они белоснежные, а в конце вахты на них страшно смотреть – черные, сальные.
– Папуля, пойдем чего-нибудь поедим?
Через пять минут мы уже объедаем тутовое дерево. Мы с Маратиком все время что-то объедаем или затеваем смешную словесную потасовку. Обычно во время нее достается Мине. Словесная потасовка перерастает в физическую, и мы бежим от Мини, который нами доведен до белого каления.
– Ой! Ой! – орет Маратик. – Миньков сошел с ума! Держите его! Миня! Минька! Миньков! А вот как правильно делать ударение на первом или последнем слоге? Миндоза! Что вы себе позволяете?
А Миня в этот момент пытается достать его через стол.
Мы уже в классе и бегаем по нему – дурачье, конечно.
«Вы чье, дурачье?» – «Пока ничье».
Здесь часто подшучивают.
Однажды пятикурсники внесли на второй этаж новенький «Запорожец» одного из преподавателей.
В другой раз они его воткнут между четырех сосен. Перевернут на бок, внесут и вставят.