Сить — таинственная река
Шрифт:
До Сити Толька пробежал одним духом, а у реки задержался: захотелось пить.
Жаркая погода стояла давно, и Сить обмелела. Здесь, где обычно переходили ее вброд, теперь можно было пройти по камням, не замочив ног. Толька встал на четвереньки, потянулся губами к воде, но увидел свое отражение и снова, уже в который раз, стал внимательно рассматривать нос.
Да, нос теперь совсем не такой, как прежде. Раньше он был с седловинкой, чуть вогнутый, а сейчас — совершенно прямой. Но от этого лицо стало чуть ли не красивей. Правда, следы от швов еще видны, но хирург сказал, что со временем
Насмотревшись на свой нос, Толька припал к прохладной речной воде. Он пил долго, удивляясь, насколько вода Сити вкусней городской водопроводной, которая так сильно отдает хлоркой; потом перешел реку и побежал дальше.
Из письма матери Толька знал решение суда, и в нем боролись два чувства — ощущение собственной свободы и жалость к отцу: все-таки тюрьма есть тюрьма. Но разве отец не знал, чем все кончится? Конечно, жить семье будет труднее. Зато никто Тольке не скажет ни за углом, ни в глаза, что отец у него — вор и пьяница.
Но эти мысли недолго занимали Тольку. Куда важней то, что теперь у него будет такая же вольная жизнь, как и у Гуся. И ему не терпелось скорей встретиться со своим другом, у которого за это время наверняка накопилось всяких приключений.
Дверь дома оказалась на замке. Толька нашарил в щели под порогом ключ, открыл избу. Он удивился, что в доме, как перед праздником, чисто и аккуратно прибрано, положил сетку на стол и заглянул в кладовку. Как всегда, на полках стояли кринки с молоком. Не заходя в комнату, Толька опорожнил через край одну из них, поискал еще чего-нибудь вкусного, но ничего не нашел.
Гуся тоже не оказалось дома.
«Наверно, в лес ушел», — с сожалением подумал Толька и побежал к Шумилиным.
Сережкина бабка, подслеповатая и дряхлая — ей перевалило за восемьдесят, — сидела на своем месте, на сундуке у окна, и на ощупь вязала костяной иглой шерстяной носок.
— А Сережки нету? — спросил Толька.
Бабка долго смотрела на него, потом сказала:
— Не Толька ли аксеновской пришел? Али вернулся из больницы-то?
— Раз тут, значит, вернулся.
— А батьку-то твоего ведь увезли. Поди, знаешь?
— Знаю. Сережка где?
— Сережка-то? Дак он на покосе. Сено на Макарихиных пожнях кладут.
Толька присвистнул: до этих пожен не меньше десяти километров!
— А Васька Гусь не знаешь где?
— Васька-то? Дак он комбайну делает.
— Какой еще комбайн! — рассердился Толька. — Неужто Ваську Гусева не знаешь?
— Дарьиного-то?
— Ну!
— Дак я про его и сказываю. Комбайну делает, с Ванькой Прокатовым…
Толька выскочил на улицу. Видать, бабка вовсе из ума выжила! Он отправился к Вовке Рябову. Но и Вовки дома не было. Соседские девочки сказали, что он ушел загребать сено.
Смутная тревога охватила Тольку. Что случилось? Почему Сережка и Вовка ударились в работу? И куда в самом деле девался Гусь? Он все-таки решил сходить за деревню, где у зернотока стоял прокатовский комбайн. Гусь оказался там.
— Хо! Толька! Привет! — обрадовался Васька. — Когда прикатил?
— Да вот сейчас…
— Ну-ко, ну-ко, как тебя починили-то, дай посмотреть! — Гусь долго разглядывал Толькин нос и заключил: — Здорово сделали! Новый, что ли, поставили? У тебя не такой был…
— У них запчастей не то что у нас, побольше! — сказал Прокатов. — Принесут целый ящик носов — вот и выбирай!
— А транзистор откуда? В придачу к носу дали? — спросил Гусь.
— Купил. — Толька включил «Альпинист». Приемник тихо запотрескивал, потом зашипел, и из него раздался отчетливый и чистый голос диктора.
— И сколько отдал?
— Двадцать.
— Ну и дурак! — ахнул Гусь. — За такую побрякушку?! На черта она тебе? Дома и приемник есть, и динамик…
— А в лес пойдем, разве плохо? С музыкой!.. Он ведь не тяжелый, — слабо защищался Толька, не ожидавший, что Гусь не одобрит покупку. Чтобы переменить разговор, он спросил: — Ты что, работаешь или так?
— Работаю. Вторую неделю.
— И долго будешь?
— Чего? Работать-то?
— Да.
— До школы.
— Что это всех вас свихнуло? Сережка и Вовка тоже на работе… Чудаки! В такую-то погоду…
— Ты тут антирабочую пропаганду не толкай! — полушутя, полусерьезно сказал Прокатов. — Поболтались, и хватит, за ум пора браться.
— А я завтра на Сить хочу махнуть, — сказал Толька, будто не расслышав замечания Прокатова. — Рванем?
— Нет, — ответил Гусь. — До воскресенья никуда.
— До воскресенья погода может испортиться.
— Ну что же… Раньше — никак.
— Ну и ну! — Толька покачал головой. — Будто на принудиловке… Валяй вкалывай! — и пошел прочь.
— Заходи вечером-то! — крикнул вслед ему Гусь.
— Может, зайду, — пообещал Толька не оборачиваясь.
Когда он ушел, Прокатов сказал:
— Ишь каким хлюстиком похаживает! Смотри на его уговорчики не поддавайся!
— Мне на его уговоры наплевать. Решил работать — значит, все…
Гусь не скрывал от Прокатова, что работа, которую они выполняют, ему не по душе. За что ни возьмись, все старое, того нет, другого нет, всякую пустяковину приходится приспосабливать по-кустарному, зубилом да напильником. Кое-что, правда, вытачивали ребята в центральных ремонтных мастерских, куда чуть не каждый день ездил на своем мотоцикле Прокатов. Но все это не то. Были бы новые заводские детали, поставили бы их — и конец мытарствам. Еще бы лучше ремонтировать комбайн в мастерской. Там все-таки токаря, слесаря, сварка… Но мастерская заполнена техникой до отказа. К тому же Прокатов считался в колхозе не только хорошим комбайнером, но и мастером на все руки и свой комбайн готовил к работе каждый год самостоятельно. Однако его «СК-4» уже порядком износился, и ремонтировать его становилось все труднее и труднее.
Но Прокатов утешал:
— На старой машине и учиться надо! Когда каждую шестеренку да каждый болт в своих руках подержишь, тогда и комбайн знать будешь. Это надежней любых курсов!..
И Гусь старательно делал все, что поручал ему комбайнер. Так же усердно он работал и один, когда Прокатов уезжал в мастерские. Вот почему после ухода Тольки Аксенова не было нужды в лишних словах: Прокатов знал, что Гусь не из тех, кто легко поддается влиянию со стороны…
Вечером, когда Гусь пришел с работы, Толька уже ждал его. Дарья налила в умывальник горячей воды и стала накрывать стол к ужину.