Сияние черной звезды
Шрифт:
— Отпустите меня! — потребовала повторно, прекратив всяческие попытки вырваться.
Намеренно прекратив. Интуитивно почувствовав, что любое физическое сопротивление сейчас сыграет против меня.
Къяр продолжал стоять, удерживая меня в стальных, из поддерживающих превратившихся в захвативших в плен объятиях, и мучительно искал выход из положения. В какой-то момент мне даже вызвало интерес — что победит в темном, разум или желание, которое сейчас открыто читалось в его взгляде. Безумное, дикое желание захватить, овладеть, присвоить, сделать своей… взгляд скользнул с моего лица вниз, пальцы
И я не удержалась от вопроса:
— Что происходит?
Принц Ночного Ужаса поднял на меня совершенно пьяные от хмельного желания, багрово-алые глаза, и хрипло произнес:
— Я хочу тебя.
Почему-то это признание вызвало внутреннюю усмешку, что-то сродни истерике, только где-то в глубине души.
— Вы знаете, я заметила, — язвительно ответила принцу.
Къяр улыбнулся уголком уже не обезображенного рта, но это была лишь мимолетная улыбка. В следующее мгновение, поджавшись вперед, он прижал меня спиной к холодному стеклу шара, впечатал собственные ладони по обе стороны от моей головы, и, склонившись к самым моим губам, хрипло произнес:
— Ты мое безумие, Катриона. Ты мое бесконечное, сжигающее, терзающее каждую секунду безумие.
Темный сделал судорожный вздох, словно пытался поймать мое дыхание, простонал, так отчаянно, что жутко стало даже мне, и выдохнул:
— Ты станешь моей. Араэден сильный соперник, но… ты станешь моей.
В багряно алых глазах полыхала уверенность. Абсолютная уверенность и в своих действиях и в результате, к которому они приведут. И я уже видела такое — в том храме, из которого кесарь настраивал переход в этот мир!
— Любопытно, — я встала ровнее и сложила руки на груди, хоть как-то оградившись от ауры властности, уверенности и убежденности нависающего надо мной темного, — и сколько же планов по заполучению меня у вас есть на данный момент?
Акъяр несколько отодвинулся, в его глазах промелькнуло то ли удивление, то ли смесь восхищения с непониманием, но на мой вопрос принц все же ответил:
— На данный момент двенадцать.
Вот как. Мы, Астаримана, всегда просчитывали как минимум две вариации развития событий, и потому проигрывали крайне редко, кесарь — семь, в результате он не проигрывал никогда, а Акъяр заготовил уже только «на данный момент» двенадцать?! Чертов гений!
— Хорошо, — медленно проговорила я, — допустим… — хотя допустить подобное являлось делом малоприятным.
Но, с другой стороны, вот он темный, который открыто говорит, что хочет меня, вот она я, едва ли одетая, без защиты и практически в его полной власти. И возникает прелюбопытный вопрос:
— А что, собственно, вас сдерживает?
Принц Ночного Ужаса посмотрел на меня как-то странно, затем слегка прищурил глаза, словно что-то просчитывал, видимо пришел к какому-то выводу, усмехнулся и произнес:
— Ты из другого мира.
— Насколько я могу судить, вас это не особо смущает, — с нескрываем сарказмом сообщила я.
Темный усмехнулся, снова приблизил свое лицо к моему практически вплотную и прошептал:
— Меня
Улыбнувшись, укоризненно покачала головой, не скрывая, что не поверила ни единому слову, и едко заметила:
— Принц темных говорит о страхе…хм. Вы открываетесь с неожиданной стороны, Акъяр.
На откровенную издевку реакцией была… улыбка. Акъяр смотрел на меня с высоты своего роста, знаний собственной цивилизации, опыта, и… смотрел так, словно я ребенок, который вообще ничего не понимает. А затем губы его скользнули по щеке, к уху, и темный прошептал:
— Я боюсь тебя сломать, Катриона. Вот то единственное, что меня останавливает.
И он вернулся в прежнее положение, и посмотрел мне в глаза.
Что ж, я ответила на его взгляд, но за багровыми глазами темного я видела другие — ледяные кристаллы глаз кесаря, а вот слова, пульсирующие в моем сознании были примерно такими же: «Я не хотел тебя сломать, нежная моя. Это единственная причина моей сдержанности».
И мой разум категорически не понимал, что за гоблинское выражение!
— Сломать — это идиома? — нервно спросила я.
Акъяр, глядя на меня с той же загадочной полуулыбкой, отрицательно покачал головой.
Помолчал несколько мгновений, а затем осторожно, старательно подбирая слова, попытался объяснить:
— Любовь для нас — это умноженная в сотни тысяч раз потребность обладать. Светлые разрывают все связи любимой женщины с семьей, темные… поступают жестче, но действуют скрытнее и в гораздо больший промежуток времени — наши женщины своевольны, приходится быть изобретательнее. Но… если в игру вмешиваются чувства, если страсть скользит по грани безумия, а запах любимой лишает контроля… — Къяр хрипло простонал какое-то ругательство, и резко отстранился от меня, завершив уже совершенно спокойно: — Гораздо безопаснее держаться на расстоянии до тех пор, пока не начнешь контролировать желание полностью подчинить себе волю и личность любимой женщины. Видишь ли сломанная игрушка в качестве любовницы это одно, но сломать ту, что становится важнее жизни… это убивает.
Я смотрела на Акъяра, высокого, широкоплечего, с черными как ночь волосами, собранными в низкий хвост, с лицом, которое можно было бы назвать прекраснейшим порождением этой самой ночи, а думала… думала я исключительно об одном:
«Они больные!»
«Да, — неожиданно отозвался мир.
«На всю голову, — добавила я».
Мир ничего не ответил, но я чувствовала, что он полностью согласен со мной.
«И они похорошили Адраса… — мысленно простонала я».
Сэтарэн ответил шелестом бескрайнего моря трав Миргана, словно скорбел о смерти Адраса вместе со мной.
Я развернулась, роняя покрывало с плеч, посмотрела на стеклянный шар, в котором все так же клубился мрак, и прикоснулась ладонью к гладкой холодной поверхности. Я не могла смириться с гибелью Адраса, просто не могла, и в отчаянном порыве, прежде чем призвать воды Эхеи, простонала:
— Прости меня.
Там, в шаре, среди клубящейся тьмы вновь вспыхнули алые прорези глаз. А затем внезапно, из тьмы сформировалась рука, и коснулась моей ладони с той стороны стекла.
— Адрас… — прошептала я, всем существом подавшись к шару.