Сияй, Бореалис! Армейские байки
Шрифт:
Хаски мчатся на север
Лирет вздрогнула, оторвав голову от стола. Чуть приглушённый крик будто хлопнул ей по плечам, пронёсся мимо двери ординаторской и затерялся в коридоре. Девушка поморщилась и опустила сонную голову обратно, поправив тёплую накидку. От стужи стены здесь как будто
Крик — уже другой — заставил Лирет зажмуриться. Она старалась не слушать такие крики, хотя уже и привыкла к ним. Ровно год назад это назвали обратным синдромом — то, что случалось с солдатами, которые внезапно вспоминали прошлое после длительного действия «Иррайзера». Казалось бы, вещь весьма приятная — внезапно восстановить память, пускай и не всю, не потеряв при этом нужные знания, однако у некоторых солдат «Иррайзер» запрограммировал личность, которая противоречила врождённой, а это вызывало некий диссонанс, за которым шла психическая реакция. У всех она была разная и достаточно непредсказуемая: от внезапной агрессии до самоубийства. Пациентов в срочном порядке лечили — впрочем, последние годы в этом и заключалась работа медиков. А тем, у кого обратный синдром не проявлялся в яркой форме, позволяли ненадолго вернуться домой.
Лирет не могла себя отнести ни к первым, ни к другим. Её воспоминания по-прежнему оставались запертым сундуком, и когда на обеденном перерыве коллеги рассказывали о своём прошлом, девушка предпочитала их не слушать, какими бы интересными истории ни были. А дело было в том, что из-за повторного «Иррайзера» утраченное уже никогда не возвращается. Такой диагноз поставили девушке. Обещали выплатить за ущерб приличную компенсацию, только какой в этом толк? Разве за деньги купишь старые воспоминания?
Как говорил Седой, в Силеноре нет ничего, чего бы нельзя было купить за деньги. Даже люди продаются, здоровье тоже, а иногда и жизнь, не говоря уже о любви. Всё, абсолютно всё продаётся и покупается — к счастью, а иногда к сожалению.
Знал ли Седой, что он был единственным, кто до армии знал ту самую скрипачку? Если бы он был сейчас жив, то Лирет с удовольствием заплатила бы ему только за то, чтобы он ей всё рассказал. Чтобы она смогла вернуться домой и сказать близким, что всё ещё жива. У девушки проявлялся свой обратный синдром — весьма неопределённое чувство, с каким заблудившийся человек бродит по дремучему тёмному лесу и вроде как видит свет вдалеке, но не может к нему подойти.
В ординаторскую вошли медсёстры, разбавив прохладу разговором и запахом лумейского кофе. Лирет поздоровалась с ними мрачным взглядом, а потом прикрыла глаза, стараясь унестись подальше от очередных рассказов о красивом беззаботном, чужом прошлом. В последнее время девушка стала слишком нелюдимой и настолько, что на неё здесь привыкли не обращать внимания и не трогать понапрасну. Сейчас обычное «не волнуйся» казалось особенно отравляющим, и порой лучше промолчать и оставить человека в покое, нежели осыпать его бесполезными словами поддержки. Хорошо, что лумейцы обладали таким взаимопониманием.
Разговоры о платьях бесили Лирет. Бесили
— Как ты думаешь, дорого ли в столице шьют платья?
Зачем им платья вообще? С такими лишними килограммами только…
— Не дороже монеты Аетернума.
Раздалось хихиканье.
— Туда разве кто-то ещё ходит?
— А что, моя бабка ходила. Анфётр ей помог наладить контакт с дедом, а тот послал её, каргу старую, не стал даже болтать. Зря только такие большие деньги тратила.
Аетернум, Аетернум, Аетернум…
Где-то это уже было. А не тот ли это…?
— Аетернум! — Лирет резко выпрямилась.
Напарницы разом заткнулись, одарив вечно молчащую девушку вопрошающим взглядом. Та подорвалась с места и вдруг по очереди крепко обняла каждую.
— Спасибо! — затем Лирет выбежала за дверь.
Никто так и не понял, в чём было дело.
***
Шинан оторвал голову от подушки и в приступе едва ли не смахнул с тумбочки подготовленный полный стакан. Парень судорожно приставил его к губам, и по его горлу катались жадные глотки. До подъёма оставалось полчаса — за эти полчаса ему нужно было успеть подавить приступ, чтобы никому даже в голову не взбрело, что капитан страдает от обратного синдрома. Иначе лечение вернёт его к прежней личности, а Шинан желал остаться тем, кем пробыл здесь очень долго: жёстким капитаном, но никак не мягким полуботаником, которого собственный отец ни во что не ставил.
Парень зажмурил глаза настолько сильно, насколько смог себе позволить. Однако веки не могли избавить его от врезающихся в голову осколков воспоминаний. Они посещали его каждый день. Самые яркие воспоминания — а они были отнюдь не положительными — впивались больней всего. Из глотки рвался крик, который Шинан уже месяц упорно сдерживал и глотал вместе с водой, заталкивая его обратно в нутро. В нём бились мальчик в очках и капитан, который очень напоминал отца. Битва рождала противоречие: парень ведь никогда не собирался становиться таким снобом. А что выходит? Такой сноб ужился и прижился. Он оказался лучше какого-то хлюпика.
Уравнение личности — лечение, которое подавляет искусственную личность, сейчас не было так нужно, как он считал. Шинан вспомнил не всё, но основные штрихи прошлого дали ему окончательно убедиться, что он никогда не захочет вернуться домой и никогда не примет себя таким, каким он был.
Главное не подавать виду, а там оно, может, само уладится.
Самое сложное в обратном синдроме — подавить голоса из воспоминаний. Старые разговоры возникают в голове, как нежданные призраки, которые осторожно подталкивают к границе нервного срыва. Шинан научился держаться.