Скальпель, пожалуйста!
Шрифт:
Итка с ужасом смотрела на часы. То и знай принималась бежать. Похоже было, что и она инфицирована. Раскалывалась голова от боли. Милан стонал, нога, затянутая жгутом, немела и отекала. Итка опять пыталась его нести. Затем почувствовала дурноту…
К счастью, вскоре показалось шоссе. Проезжавший грузовик подвез их до медпункта. В кабинете застали одну сестру. Итка сказала, что сыворотку надо вводить сперва Милану, объяснила, что он аллергик, поэтому в вену надо ввести еще антигистамин и кальций, и потеряла сознание.
Сестра сделала все,
Через час кризис миновал. Итка готова была тут же идти пешком обратно — ведь дети остались одни так надолго, но врач не позволил. Отвез на своей машине до домика, где они тогда жили. Ондра тем временем, как было велено, съел булку, выпил кружку молока, покормил Эву и поменял ей пеленку, правда, сделал это не очень ловко, но девочка все-таки не лежала на мокром.
Укладывая Милана в постель, Итка нашла у него в кармане спички. Где взял? Признался, что стащил в медпункте. Что, если бы она умерла? Тогда-то он и проглотил бы черные головки. Мы сами объясняли, что спички в рот тащить нельзя — они ядовитые.
— Что тебе взбрело в голову! — ужаснулась Итка.
— Да-а, если ты бы умерла, я ни за что бы не остался!..
Такими росли наши дети. В одном лишь обманули оба сына ожидания родителей: единодушно объявили, что не пойдут в медицинский. Милан тогда кончал школу.
Мы с Иткой были не готовы к этому: шутя даже распределили их по специальностям. Милан, как более расторопный, пойдет в хирургию, Ондржею больше подходит неврология.
А вместо этого старший принес анкету из технического…
— Я знаю, вам будет неприятно, но попробуйте меня понять. Я люблю машины. Наш математик то же мне советует — говорит, у меня пойдет.
— Ваш математик! — подскочил я. — С каких это пор советы тебе дает ваш математик? Мы с мамой всегда думали…
Сделав несчастное лицо, он перебил:
— Ну, что вы с мамой думали, мне ясно, папа! А только медицина ваша меня не влечет, я ее видел слишком близко, знаю, с чем ее едят…
— С чем едят?! — возмутился я.
Я еле сдерживался, хотя Итка и кидала умоляющие взгляды.
— Чего ты так полез в бутылку? — хмуро сказал Милан. — Все время ведь вы боретесь за чьи-то жизни — а больной потом берет и умирает. По-моему, это ужасно скучно… Короче, все это не для меня.
Ондра сначала не вступался, но, когда старший смолк, тряхнул светлыми волосами:
— Вы вот всегда хотели слышать от нас правду. Я выскажу вам ее за двоих. Когда-то мысль о медицине нас невероятно увлекала. Но в школе и везде нам только и твердили, что тут надо иметь призвание — вы, мол, посвятили этому всю жизнь… И вот мы с Миланом подумали, что рядом с вами будем всегда выглядеть довольно бледно. Не более чем дети знаменитого отца.
— Ондра, ты тоже не хочешь идти в медицинский?
— Не хочу, папа. Вы вкалываете вечерами и по праздникам, вас то и дело вызывают из дому
— Можно подумать, что вам это очень мешало, — не без иронии сказал я.
— Да мы не так уж много вас и видели, — поддержал его Милан. — В других семьях люди сидят вечерами все вместе, слушают диски… а тебя, папа, могут потребовать в клинику даже из ванной. И хоть бы кто-нибудь когда-то это оценил!..
— А почему ты думаешь, что этого никто не ценит? — спросила Итка, тоже начиная раздражаться.
— Да вы ведь сами всегда над этим подсмеиваетесь. Люди не представляют себе, чего все это стоит. Сунут конверт или бутылку и считают, что с вами квиты. Сколько раз папу это выводило из себя…
— Или начнут петь: «золотые руки, золотые руки…», — ухмыльнулся Ондржей.
— А все эти газетные статеечки, которые вам хочется порвать — настолько они глупы и наивны!..
Мы с Иткой были ошарашены. И после этого решили ни к чему не принуждать своих детей. Итка выразила это двумя фразами:
— С нами получилось как с крестьянами у Хлумца: кончили тем, что стали устрашающим примером для других.
Долго я не хотел с этим примириться. Верил, что медицина бы их захватила, начни только они ее изучать. Когда Милан поступил в технический, я надеялся, что Ондра изменит свое решение. Должно быть, он почувствовал это — начал демонстративно приносить домой книги о старых памятниках архитектуры, записался в кружок. Я понял, что археологии он уже не оставит. Пришлось в конце концов мне сдаться.
Мы радовались, что хоть Эва пошла по нашим стопам. Потом оказалось, что все обстояло иначе. Дочь выбрала медицину не из-за нас; еще до экзаменов на аттестат зрелости она познакомилась с молодым врачом-биологом, потом соединила с ним свою судьбу и, получив диплом, стала работать в той же области, что и муж.
Да, дети сами отыскали свою дорогу и, вероятно, поступили правильно. Мы с Иткой изо дня в день жили в непрестанной спешке. По неделям не выбирались в театр или в концерт, не находили времени поговорить друг с другом вечерами. Когда необходимость все же заставляла нас куда-то выйти, то чувствовали себя как летучие мыши, вытащенные на свет.
В этот период нас и пригласил к себе Ружичка. Отмечал получение доцентуры. Меня тогда ждало звание профессора, уже известно было, что мне дают клинику. С Ружичкой мы не встречались домами, и это приглашение меня несколько удивило. Итка, наверно, говорила правильно: оно было связано с моим предполагаемым назначением. Так или иначе, тот вечер надолго застрял у нас в памяти.
Мы думали встретить у Ружички коллег из клиники, думали, что там все будет просто, по-студенчески, как у нас дома. Попали мы туда с опозданием. В тот день я долго оперировал — мы даже не заехали домой. С изумлением увидели большую, роскошно обставленную квартиру, где уже собралось несколько совершенно незнакомых нам людей, и сразу поняли, в какое общество попали.