Сказ про Игната-Хитрого Солдата
Шрифт:
"Это ж бороденный знак!
– с усмешкой подумал Игнат.
– Такие давали тем, кто не хотел бород брить. Плати пошлину, получай значок и носи бороду на здоровье! Единственная, видать, награда князя за всю его жизнь... Но не пристало боевому солдату такие побрякушки на грудь прикалывать..."
– Доволен, солдат?
– спросил князь.
– Неделю будешь носить, чтобы все видели мою милость к тебе. Я добрый!
– Рад стараться, Данило Михайлович!
– по-солдатски громко, словно он стоял не в княжеском покое, а на плацу, ответил Игнат.
– Только недостоин я вашей
– Молодец, солдат!
– снова похвалил Игната князь.
– Люблю честных людей... Носи медаль, Спирька!
Спирька бросился целовать князю руки.
Поп Парамон подмигнул Игнату.
... Когда Игнат ушёл из усадьбы к себе в избушку, а поп Парамон, разомлев от горячего чая, прикорнул в каком-то закутке княжеских хором, Спирька позвал Дурынду и сказал ему хриплым шёпотом:
– Отныне ты будешь при солдате Игнате неотлучно! Смотри, слушай вдруг мужики с солдатом худое чего надумали. А самое главное: расписочку у него нужно выкрасть, бумажечку махонькую... Нынче на груди он её спрятал, а завтра, может, иное место для неё отыщет. Ты всё выведай - куда он её прячет, где хранит! Десять рублей тебе за ту бумажку дам!
8. Крылья ветряные
Солдат смёткою богат.
Солдатская поговорка
Ветряная мельница Спирьки-Чёрта стояла на невысоком холме, и её дырявые крылья были любимым местом ночлега всех проживающих в округе галок. Галочьи крики временами достигали такой силы, что заглушали лай сельских собак и даже колокольный звон церкви. Когда галки, вопя и крича, кружили вокруг мельницы, то казалось издали, что крылья ветряные кружатся вместе со стаей.
Иногда стая поднимала шум и среди ночи. Это случалось по разным причинам: то неожиданно поднявшийся ветер начинал крутить крылья старого ветряка, то к птицам подбирался какой-нибудь враг - хорь, крыса или деревенский кот-озорник.
Внизу под мельницей, огибая холм, текла река. Перед тем как сделать вокруг холма петлю, река, словно собирая силы и переводя дух, долго крутилась в большом омуте, свивала в жгут свои текучие прозрачные пряди. За ледяную ключевую воду и глубину непомерную омут прозвали Бесовым.
– Раз мельница Спирьки-Чёрта, значит, она Чёртова, - шутили крестьяне, - а раз так, то и омут Бесов...
Над омутом, у подножия холма, кусты и травы стояли яркие, зелёные, словно никакой засухи нет и не было. А почти рядом, наверху, коробилось, трескалось от непосильной жары поле и темнели, умирали, сгорали, как тоненькие свечки, стебельки ржи.
Надела земельного у Игната не было. Истосковавшись по работе, солдат всё время проводил на полосках деда Данилки и бабки Ульяны. Рыхлил землю, твёрдую, спёкшуюся в камень. Воду пытался носить с реки. Но что три дюжины вёдер могут поделать с палящим зноем, с жарой-убийцей?
– На мельнице галки так хозяевами и останутся, видно, - тяжко вздохнул дед Данилка.
– Нам-то в этом году молоть нечего будет...
Игнат долго ходил вокруг мельницы. Остановился, подпрыгнул, повисел на крыле, которое накренилось ниже других.
– Что, Игнатка, задумал-замыслил?
–
Он, положив руки на посох, сидел в тени мельчицы рядом с бобылём Савой. Тут же растянулся на земле Дурында, ни на шаг не отходящий от солдата.
Игнат отошёл от мельницы, уселся возле деда. Длинный нескладный Савушка только что вернулся с болота и принёс большую корзину грибов.
– Спасибо тебе, служба, - в который уж раз благодарил он Игната, теперь мужики по любой трясине ходят, что по лугу. Ух и места я в болоте отыскал - заповедные, право слово! Среди топи - остров. И луг там есть, и лес, и родники звенят, воркуют, как птицы. Трава на том лугу по пояс, ей-богу... Мягкая, ну прямо шерсть ягнячья. А грибов - не счесть. Как листьев, опавших осенью. И таких островов не один, не два...
И Савушка снова и снова показывал Игнату и деду Данилке свой нынешний грибной улов.
– Вот, глядите, каков барин!
– крутил бобыль своих задубелых длинных пальцах толстячка-боровичка.
– Ему знойко, он весь мокрый, а дух какой нутром земным тянет!
– А я уже забыл, какие они, грибы-то... Где им здесь расти, в таком пекле?
– И дед Данилка нежно снял с тёмной шляпки гриба тонкий зелёный листочек.
Игнат взял листок из пальцев деда, понюхал его.
– Колосница болотная, - сказал он.
– Горья трава, да раны заживляет хорошо. Приложишь - и затянется. Меня не один раз выручала матушкина наука травяная.
– Там на болоте чудес много, - радостно продолжал Савушка.
– Я шалашик построил, ночую там.
– Чего ж ты, Игнат, на мельницу скакать начал?
– спросил дед Данилка.
– Задумал что или с какой радости?
– Наш командир говаривал: пускай ум наперёд в разведку, а без него как в потёмках, - сказал Игнат.
– Мельница ведь ещё работать может.
– Да какая уж работа!
– махнул рукой Савушка.
– В неделю-то всего разок жернова и похрустят. Вон, гляди, поп Парамон едет, ему мешка два смолоть нужно. И снова хоть спи, хоть так сиди. Под вечер ветер набегает самая бы работа, эх, да нет её...
– Я в делах-то мужицких поотстал малость, - сказал Игнат, а мохнатые брови его грустно опустились почти на самые глаза.
– Ежели нынче воду дать земле, рожь ещё может встать?
– Да где ж её, воду-кормилицу, взять?
– удивился дед Данилка.
– Не о том речь, где взять, - озабоченно произнёс Игнат, - а спасёт ли вода хлеб?
– Кое-что авось и выручит, - проговорил задумчиво Савушка.
– Всё лучше, чем ничего.
– Хуже не будет, - молвил дед Данилка.
– Хоть и поздно, да дождик немного дело бы поправил...
– Что ж мельница зря пропадает?
– В глазах Игната зажглись задорные огоньки.
– Машет крылами, да без толку! Её так приспособить надобно, чтоб воду из речки гнала!
Дурында повернулся на бок, лицом к Игнату, удивлённо на него уставился.
– Как это... мельница... с речки?
– не понял Дурында.
– Начну мастерить, тогда сразу разберётесь!
– Игнат встал, потянулся.
– Сейчас крылья жернова вертят, а будут воду таскать - и вся недолга. Только вот канавы рыть надобно, чтобы русло воде дать.