Сказание о Ёсицунэ
Шрифт:
С этими словами он положил на тетиву своего лука для троих стрелу в тринадцать ладоней и три пальца, с силой натянул и, немного выждав, выстрелил. С воем понеслась стрела, и её тяжелый раздвоенный наконечник врубился в наличник шлема Тэсимы, перерезал поперек голову и застрял в заклепках нашейника. Чаша шлема вместе с верхней частью черепа с плеском упала в море.
Увидев это, Кодзукэ Ханган вскричал:
– Ну, у меня ты много не поговоришь!
Он выхватил из колчана наугад первую попавшуюся стрелу, хорошенько натянул тетиву и выстрелил. Стрела прошла вскользь по левой стороне шлема Таданобу. Таданобу как раз поднимал
– Сдается мне, жители этой провинции никогда не умели попадать в противника. Ну-ка, гляди, как надо!
Он наложил на тетиву стрелу с наконечником "игла", слегка натянул и остановился. Кодзукэ Ханган, раздосадованный своим промахом, выхватил вторую стрелу. Едва он поднял лук, как Таданобу, натянув тетиву в полную силу, выстрелил. Его стрела ударила Кодзукэ в левую подмышку и на пять сунов вышла из правого бока. И Кодзукэ Ханган с плеском свалился в море.
А Таданобу, наложив на тетиву новую стрелу, предстал перед Есицунэ. Тут и спорить было не о чем, совершил он воинский подвиг, и господин повелел запечатлеть его имя первым в книге доблести.
С гибелью Тэсимы Курандо и Кодзука Хангана враги отгребли далеко за пределы полета стрелы.
И спросил Катаока:
– Скажи-ка, почтеннейший Таданобу, каким манером вел ты ныне бой?
– Да по своему разумению,- ответствовал Таданобу.
– Тогда благоволи отойти в сторонку,- сказал Катаока.- Метну-ка и я стрелу-другую.
– Ну-ну, попробуй,- сказал Таданобу и отошел. Был Катаока облачен поверх белого кафтана в кожаный панцирь с желтым узором по белому полю; шлем он нарочно не надел, а покрывала его голову самурайская шапка ориэбоси, прихваченная тесьмой на подбородке. Держа под мышкой лук полакированного дерева, он вынес и поставил со стуком на банку ящик со стрелами и снял крышку; нет, там не были обычные стрелы с наконечниками "щиторуб" и "птичий язык", а были там стрелы из выпрямленного бамбука с обструганными утолщениями и с оперением, притороченным по обеим сторонам корой бересклета;
стволы их были усилены насадками из тиса и черного дуба окружностью в четыре и длиною в шесть сунов, и такой же длины достигал дубовый или тисовый наконечник "древобой".
– Следует знать,- объявил Катаока,- что стрелять такой вот стрелой по живому врагу не стоит, она может и не пробить панцирь. Но борта этих лодок делают на Сикоку из криптомерии тонкими, а лодка набита людьми до отказа и сидит достаточно низко. Если я буду бить, целясь примерно па пять сунов ниже уровня воды, мои стрелы проломят борта, как долотом. В лодки хлынет вода, люди в панике замечутся и сами их потопят, и тут уж им всем, несомненно, будет конец. Если к ним поплывут на помощь, не выбирайте целей, бейте стрелами бегло, в кого ни попадет.
– Мы готовы!– откликнулись воины.
Катаока уперся колоном в банку и стал с бешеной быстротой выпускать стрелы одну за другой. Полтора десятка, из них десять с тисовыми "древобоями", поразили днища лодок, и лодки начали наполняться водой. Люди в них заметались, запрыгали, затопали, лодки стали переворачиваться, и вот уже три из них у всех на глазах затонули. Тэсимы Курандо не было больше в живых, и остальные поспешили обратно к берегу. Печально разбрелись бойцы по домам от бухты Даймоцу, с плачем унося бренные останки своего предводителя.
Тем временем Бэнкэй окликнул Хитатибо и пожаловался:
– Нет
И тут оказалось, что Комидзо-по Таре, прослышав о битво в бухте Даймоцу, примчался к берегу с сотней воинов и уже столкнул в воду пять лодок из вытащенных на берег.
Увидя это, Бэнкэй и Хитатибо натянули черно-синие кафтаны. Поверх Бэнкэй облачился в панцирь из червой кожи, Хитатибо же надел светлый панцирь с черными шнурами. Лук Бэнкэй нарочно оставил, а взял с собой к поясу большой меч длиной в четыре сяку два суна с узорчатой рукоятью да малый меч, именуемый "Иватоси" - "Пронзатель скал", бросил на дно лодки боевой топор с вырезом "око вепря", серп "наигама" и "медвежью лапу", после чего, подхватив под мышку неразлучную свою боевую палицу (с железным стержнем, со спиральной обмоткой из железной проволоки и с головкой, усаженной железными бляхами), спрыгнул в лодку сам и встал на носу. Хитатибо как искусный мореход встал на корму с веслом.
– Дело-то пустячное,- проворчал Бэнкэй.- Сейчас мы вгоним нашу лодку в самую гущу неприятеля. Я хватаю "медвежью лапу", зацепляю за борт ближайшей вражеской лодки и подтягиваю её к себе, лихо в неё перескакиваю и принимаюсь гвоздить их почем зря по макушкам, по наплечникам, по коленным чашечкам. И славно было бы взглянуть на башку ихнего главаря, когда я расколю на ней шлем! А вы все оставайтесь здесь в любуйтесь!
С этими словами он оттолкнулся от борта корабля и отплыл, словно сам Бог Чума, выступающий на обреченных. А его соратники только молча глядели ему вслед, тараща глаза.
И сказал Комидзо-но Таро:
– Сколь странно, что против всей нашей силы идут всего двое! Кто бы это мог быть?
– Один из них Бэнкэй, а другой - Хитатибо,- ответили ему.
Услышав это, Комидзо воскликнул:
– Ну, если это так, то нам с ними не справиться! И все лодки повернули обратно к берегу. Увидев это. Бэнкэй заорал:
– Трусы! Эй, Комидзо-но Таро! Я вижу тебя! Остановись и выходи на бой!
Но Комидзо, словно бы не слыша, продолжал уходить. Тогда Бэнкэй сказал:
– В погоню, Хитатибо!
Хитатибо уперся ногой в борт и принялся яростно ворочать веслом. Они врезались между лодками Комидзо. Бэнкэй мигом зачалил одну из них "медвежьей лапой", подтянул к себе и перепрыгнул в неё. С кормы к носу двинулся он, нещадно побивая всех, кто попадался под руку. Люди, на которых обрушивался удар, не успевали и пикнуть. Но и те, по кому он промахивался, кидались без памяти в море и тут же тонули.
Видя все это, Судья Ёсицунэ произнес:
– Катаока, его надо остановить. Крикни ему, что нельзя брать на душу столь великий грех. И Катаока крикнул Бэнкэю:
– Эй, слушай приказ господина! Не бери на душу свою столь великий грех!
Бэнкэй же, услышав его, крикнул в ответ:
– Я так до конца и останусь недозрелым монашком, ты понял меня, Катаока? Так что оставь приказ господина при себе! Вперед, Хитатибо! На бой!
И они вновь свирепо набросились на врагов. Всего было разгромлено две лодки, трем же удалось ускользнуть и добраться до берега бухты Даймоцу.
Так в тот день Судья Ёсицунэ одержал победу. Потери воинов на корабле составили шестнадцать человек ранеными и восемь убитыми. Убитых схоронили в волнах бухты Даймоцу, дабы врагам не достались их головы.