Сказание о Громушкиных
Шрифт:
Мое письмо еще не в корзине? Тогда попытаюсь объяснить, почему именно с Вами я решила поговорить. В 1988 году, когда мне был двадцать один год, я прочла эту Вашу, пока даже не начатую книгу, и она произвела на меня огромное впечатление. Тогда я прочитала и все предыдущие, и, тут Вы правы, те, что о войне, показались мне честными и прекрасно написанными, третья, изданная в конце шестидесятых, простите, не понравилась совсем, и я поняла, что Вы писали ее под дамокловым мечом цензуры, просто для заработка. А потом наступило молчание. Не знаю, что Вы делали в те годы, но пока новых книг нет, а вот та, что Вы еще напишете, выйдет в восемьдесят восьмом… Откуда мне известно про то, что Вы снова начали писать в семьдесят шестом? Да из предисловия к этой лучшей Вашей книге. Вы
Из того же предисловия и рецензий, а также из множества статей о Вас, появившихся в печати в 80 – 90 годы, я знаю многое о Вашей жизни. Да, сейчас Вам 65, и Вы считаете себя стариком, жизнь которого уже на исходе. И уверены (сами потом об этом сказали), что больше ничего Вам не написать. Но последующие годы показали, что это не так. Написали. И еще как получилось! А в острые моменты Вы вели себя, как молодой, полный сил человек. Вот увидите – еще удивитесь своей стойкости.
Каждый раз, отправляясь на Машине в Ваше время, я жутко боюсь провалиться куда-нибудь в каменный век или застрять там, у Вас, где я была еще девочкой. И все же рискну, "отвезу" это письмо в 1975-й и положу в дупло. Интересно, ответите ли Вы. И смогу ли я оказаться там еще раз, чтобы взять ответ?
Вот пока все, что я могу Вам сказать.
Да, обратите внимание на шрифт. Ведь это не пишущая машинка, правда? Это – лазерный принтер компьютера (электронно-вычислительной машины), на котором я и все мы тут сейчас работаем. Может быть, это хоть как-то убедит Вас, что я не "пудрю Вам мозги"? Нет, вряд ли… И все же надо попытаться.
С уважением,
Юлия Воскресенская
2 октября 2005 года
Милая Юля! Отдаю Вам должное – фантазия у Вас превосходная, Вы, наверное, не только историк, но и начинающий прозаик. Пишу "начинающий", потому что всех печатающихся более или менее знаю. Хотя, конечно, возможно, Воскресенская – псевдоним. Короче, снимаю шляпу. Придумать ситуацию, которой не может быть, потому что не может быть никогда, и упорно настаивать на ней – это надо уметь. Надо также уметь изложить сюжет живым языком, что Вы и сделали в Вашем последнем письме. В общем, Вы меня заинтриговали, и я готов к переписке с Вами, несмотря на все еще теплящиеся подозрения… за которые мне, честно говоря, стыдно. Может быть, конечно, прозы Вы и не пишете, и это просто мистификация, но и в таком случае – снимаю шляпу. И даже ловлю себя на том, что (безумец!) готов иногда Вам верить. Вот позавчера прогуливался мимо дома этих Громушкиных, где наш с Вами дуб, заглянул в дупло – вдруг там внеочередное письмо. Письма не нашел, зато на участке были люди – человек лет сорока – сорока пяти и девочка, которой я бы дал лет восемь, в пуховой шапочке с длинными ушами. И я вдруг подумал: а что, если все, о чем Вы пишете, правда, и девочка – Вы? Я даже хотел окликнуть ее, но в это время отец громко скомандовал "Юлька, домой!" И это окончательно сбило меня с моего материалистического панталыку.
Честно признаюсь: не написал Вам сразу, потому что, прочитав Ваше последнее письмо, решил, что мистификации и розыгрыши мне ни к чему, стар я для всевозможных игр. Надо зарабатывать на хлеб, чем получится, и жить так, как я живу – одинокой, размеренной жизнью. За эти две недели я ездил в город всего один раз, побывал на заседании литературного объединения "Голоса молодых", где не услышал ничего интересного, кроме того, что бывший руководитель этого объединения Д., старый мой знакомый, в конце этого месяца или начале следующего в очередной раз соберет в клубе какого-то завода непечатающихся и, как он говорит, гениальных авторов. Он обещал мне сообщить, когда и где это будет, и я, наверное, съезжу, послушаю гениев, если силы найдутся.
Но я отвлекся. Решив, что переписка с Вами мне не нужна, я задержался с ответом, а сегодня вот встал, на улице солнце, синицы скачут под моим окном, клюют крупу, которую я для них насыпал. И я подумал: нельзя быть таким старым, трусливым сухарем, – вот хочет милая молодая особа переписываться со мной, который,
Но я пришел вот к какому выводу: по существу, Вы предлагаете мне некую игру, и я готов принять ее условия: Вы живете в XXI веке (до которого я доживу вряд ли), прилетаете сюда на своей волшебной Машине, приносите письма оттуда, из прекрасного далека, а я Вам отвечаю отсюда, из моей бренной жизни.
И это именно Вас, восьмилетнюю, в белой пуховой шапочке, я видел бегающей по заснеженному участку. И хорошо, что не окликнул и ни о чем не спросил – согласно правилам нашей с Вами игры я не должен ничего больше проверять и выяснять. И подозревать в том, что кто-то Вас подослал, тоже не должен, это стыдно и низко.
Итак, играем! Жду Вашего письма. И вопросов – ведь Вы же хотите что-то обо мне знать, хотя и так знаете удивительно много, в том числе того, что еще не произошло, то есть Вы, милая фантастка, сочинили, чтобы меня утешить и обнадежить. Но… играем…
Ваш Сергей Валентинович из "прошлого" века.
15 октября 1975 года.
Р. S. Почему-то через дупло Ваше письмо шло дольше, чем по почте.
Дорогой Сергей Валентинович! Спасибо Вам, спасибо, спасибо! За доверие.
Не в том дело, что Вы, якобы, иногда начинаете верить в мои, как Вы пишете, фантазии. В них Вы, боюсь, до конца никогда не поверите, так как мне известно, что Вы отпетый материалист и атеист. Разве что лет через десять начнете удивляться, откуда я знала так много о Вашем будущем. Подумаете тогда, что я гадалка или ясновидящая какая-нибудь. А пока спасибо за то, что Вы решились на игру с неизвестной корреспонденткой, отбросив мысли, что она агент… сами знаете кого. Но то, что мое письмо шло так долго – еще одно доказательство того, что мы живем в разных временах. У Вас время идет быстрее, чем здесь, и это соответствует каким-то законам физики, мне непонятным.
Тем временем до меня, хоть я и знаю, что творилось в стране до Перестройки (слово это Вам пока не знакомо, но через десять лет узнаете), только сейчас дошло, что я со своими посланиями и хождением, как кот ученый, вокруг дуба могу накликать на Вашу голову неприятности, если не беду. А потому должна писать аккуратно, и Вы, пожалуйста, отвечайте мне осторожно. Не ровен час, нас выследит какая-нибудь гнида, будет читать эти письма и потом на Вас навесят Бог знает что – а как же: "тайник"!!! От одного этого у них уже шерсть становится дыбом и хвост морковкой – "вышли на след". Поэтому я, опустив это письмо, во-первых, посмотрю, не тащится ли кто-нибудь за мной. А потом постараюсь издали проследить, как Вы будете его доставать.
Я могу это сделать, вот только подойти к Вам не смогу, боюсь окончательно "добить" Машину, и тогда конец нашей переписке, а может, и мне самой. Ведь, насколько я понимаю, мой брат Витя испортил Машину именно тем, что наплевал на запрет контактировать с аборигенами (то есть обитателями того времени, куда Машина занесет). О том, что такое общение нежелательно, было написано на листке, приклеенном внутри машины – видимо, изобретателем. И это предписание я выполняю строго, а знаете, как мне хочется увидеть родителей, пусть в том, далеком времени, которого больше нет? И не просто издали взглянуть – это я уже сделала, и ничего не испытала, кроме боли. Нет, мне хочется подойти, заговорить… Но я себе это запретила. А Вас я издали видела и не раз – надо сказать, Вы все такой же красавец, как на фотографиях тридцатых-сороковых годов. Может, потом придумаю какой-нибудь знак, чтобы Вы догадались, если мы случайно встретимся, что это – я, девочка Юля из прошлого, она же взрослая Юля из будущего.