Сказание о Громушкиных

Катерли Нина Семеновна

Юля без конца говорила брату, что это невозможно, хоть она сама была бы счастлива увидеть родителей.

– Сам подумай, они там, хорошо ли, плохо ли, прожили целую жизнь. И что ты прикажешь им думать, оказавшись здесь? Если у тебя что-то, конечно, получится, в чем я сомневаюсь.

– Считаешь, у них башни снесет? – как всегда по-своему, возражал Виктор. – Так вот – я даже советовался с психиатрами там, в Израиле…

Выяснить, что сказали ему тамошние психиатры, не удалось – Витек темнил, но из его сбивчивых ответов можно было сделать вывод, что ему самому мягко посоветовали полечиться…

Михаил, хмыкнув, сказал на это, что, если пойти по пути, придуманному Виктором, можно

будет таскать из прошлого кого угодно. А что? Очень соблазнительно – сегодня дернули Юлия Цезаря, завтра Пушкина с женой и Дантесом, послезавтра – кого? Конечно, Иисуса… А в первую очередь – неведомого изобретателя Машины. Чтобы объяснил, что к чему, и тогда производство такой техники можно будет поставить на поток. Вряд ли кому-нибудь в обозримом будущем это удастся. Хотя жаль, конечно.

Но Виктор молчал, уехал один на дачу – возиться с Машиной. А Юля, бывая там, ходила иногда на сельское кладбище, где под скромным памятником был похоронен Сергей Валентинович Заставский. И стоя у его могилы, сама себе удивлялась – как посмела приставать, устраивать допросы такому человеку.

Иногда она думала, не опубликовать ли где-нибудь переписку с Сергеем Заставским, все-таки лишний штрих к портрету. Но издатели приняли бы текст за подделку или за попытку никому не известного историка напечатать фантастическую повесть, ничего не понимая в законах современной фантастики, да еще используя подлинное имя известного писателя. Рукопись, несомненно, отвергли бы.

Но Юля хранила письма, иногда перечитывала, вдумывалась в каждое слово. И снова и снова открывала книги Заставского, и тогда ей делалось стыдно за ту дурацкую затею с перепиской, начинало казаться, что он жив до сих пор, что-то хочет сказать ей… Нет, не сказал бы.

И еще она понимала, что никому эта переписка не интересна и не нужна – кроме нее самой.

Между тем, не справившись с ремонтом Машины, брат снова улетел к жене. Обещал – ненадолго, нужно добыть кое-какие детали, провести недели три с Мариной, а потом уж, вернувшись, довести починку до конца. Он, мол, теперь понял, что надо делать.

Привет, подруга.

Мы, жители деревни Израиловка, народ ко всему привычный и удивляться не обучены. У нас тут, как ты знаешь, вечные страсти по политике.

И тут ты – со своими письмами (точнее Виктор с твоей папкой). Надо сказать, я малость офигела – хотя, в отличие от всех остальных, прекрасно знаю про вашу Машину и понимаю, что это не научная фантастика и не бред съехавшей крыши, а именно так оно все и было. (Еще Витюша знает, но ему все по фиг, кроме бабла.) Ну так вот: ты очень правильно сделала, что переслала мне свою папочку. Вы хочете песен? Их есть у меня. Слушай, искательница истины!

На заре туманной юности, году этак в восьмидесятом, имела я сомнительное счастье знать Великого Русского Поэта Игорька Хрипунова, девичья фамилия Олин. На роман не тянет, но на эротическую новеллу вполне. Однажды, лежа со мной в койке, Великий Поэт начал, как всегда, рассказывать, какой он крутой (лучше бы делом показал – скажу тебе по секрету, мужик он так себе, больше понтов, чем дела. Ну да хрен с ним). Так вот, в частности, он мне поведал, как они с друзьями в свое время опустили твоего писателя Заставского. Дескать, в начале семидесятых он с женой Заставского спал, а писатель знал, да помалкивал – боялся, будто бы, чугунных кулаков Хрипунова. Ну-ну. Потом случилась эта история на озере: Игорек утверждал, что Ольга крепко нажралась и психанула – пошла будто бы топиться понарошку, а вышло – по-настоящему.

Потом он много где об этом болтал, пока Заставский не начистил нашему поэту морду – при всей тусовке. Хрипунов утверждал,

что он не остался в долгу и дал сдачи, но мне почему-то сдается, что в драке он такой же… хм… "орел", как и в койке.

Это все ты так или иначе знаешь, а самое интересное вот: после того как гэбуха начала таскать Игорька за приколы про "вечно лысого" и его выгнали из Союза писателей, он придумал, как отомстить Заставскому за набитую морду. Взял да и распустил слух о том, что это именно Сергей Валентинович, обманутый муж, его заложил: будто бы выкрал на даче крамольные рукописи и отнес их в Большой дом. Хотя на самом деле Игорек сам постоянно трепался и стихи свои читал где ни попадя. Но ему поверили, и еще как – в первую очередь мои дружбаны, поэты из "поколения дворников и сторожей", им только дай повод записать кого-нибудь в стукачи. Тем более Заставский был тогда благополучным советским писателем. Олина после этого наши ребята страшно зауважали – как же, гений и борец за Идею. В котельную работать пошел! А Заставский, стало быть, агент КГБ и вообще бездарная сволочь. Между тем, скажу тебе, что Хрипун ни Заставского, ни наших в грош не ставил, сам мне говорил: этих, мол, не печатают, потому что бездари. А талант, мол, всегда пробьется.

Сейчас-то я точно знаю, кто сволочь: этот Олин в конце восьмидесятых свалил в Париж, стихов больше не пишет, зато пишет воспоминания обо всех подряд. Недавно вышла его книжка "Роман с Г." – он там никого не забыл из питерской литературной тусовки, на всех хватило этого самого "г". Один поэт, его близкий друг когда-то, выведен мелким жуликом, другой добрый знакомый – разумеется, пидор, третий – стукач, бабы все бляди… В общем, ты поняла. Если у вас эту книжку издадут, не покупай и не читай: я женщина закаленная, а тебя стошнит. Хорошо, что Заставский не дожил до этого дня.

Ладно, Юлька, надо мне заканчивать письмо, а то муж гонит с компьютера. Что с твоей папкой делать, я, если честно, не знаю – видимо, верну с Виктором, он на будущей неделе собирается к вам, нашел тут какие-то железяки, утверждает, что починит Машину. Ну-ну…

А публиковать твою переписку, конечно, нельзя – примут за фальсификацию и сожрут… Хотя… В те времена, когда Заставский начинал писать свою автобиографическую повесть – ту, что вышла в перестройку и сделала его знаменитым, – могло ли ему прийти в голову, что когда-нибудь она будет напечатана?

Вот и думай.

С общим приветом, твоя подруга and sister in law Марина Гурвич-Громушкина

19 марта 2006 г.

Эпилог

Виктор появился тридцатого марта. Был молчалив и загадочен. Вечером посидели, выпили, поговорили о событиях в Израиле. Витек ругал правительство. А утром умчался на дачу и отсутствовал пять дней.

На шестой день он ворвался в дом, где Юля с мужем и сыном мирно смотрели "Спокойной ночи, малыши", а свекор уже спал. Ворвался, весь всклокоченный, грязный, бледный, с перекошенным почему-то ртом. Не говоря ни слова, не сняв промокшей обуви, протопал к холодильнику, нашел начатую бутылку водки, налил себе стакан и, не садясь, выпил.

– Ты чего это? – спросила сестра ошарашенно.

Он только помотал головой. Потом, почему-то прижав руку к горлу, хрипло произнес:

– Все. Уничтожил суку.

– Кого?! – хором спросили Юля с Михаилом.

– Суку. Машину долбаную. Утопил в озере. Там здоровая полынья. И корпус столкнул. Пока тащил, едва сам не провалился. Но теперь все.

– Да что стряслось-то?

– А то! – у Виктора дергалась щека. – Она, б…, меня в будущее закинула. Ясно? Починил, называется.

– Ну и что ты там обнаружил? – Михаил улыбнулся. – Да что ты злишься? Говори толком.