Скажи что-нибудь хорошее
Шрифт:
Матвейка постарался пошевелить пальцами и с восторгом почувствовал, что у него получается. Другая рука тоже повиновалась, хотя ей было больно и неприятно. Ноги тоже слушались, хотя сгибались плохо – мешали бинты. И еще боль – все тело при малейшем движении реагировало страшной болью, но ее Мотя боялся не так уж сильно. Приученный к тумакам и розгам, он философски относился к неприятным ощущениям, которые для простых людей были невыносимы. Матвейка сделал усилие и с трудом перевернулся на правый бок. Он хотел встать, чтобы самому дойти до туалета, он не мог больше позволить медсестре обращаться с собой как с младенцем. Мотя
Он не помнил, сколько времени провел под кроватью, но когда очнулся, на улице снова сияло солнце и рядом с ним на больничной табуретке сидел дед Иван.
Он стал очень худым и старым, даже как будто уменьшился ростом. Руки казались не такими огромными, как раньше, спина согнулась и тоже уменьшилась… Только глаза – дедовы огромные глаза, утопленные глубоко, как два прозрачных голубых озера, остались прежними. Он сидел, сцепив руки в замок между коленей, неподвижно и устало, как будто его силы закончились.
«Дед! – хотелось выкрикнуть Матвею, – как хорошо, что ты пришел! Помоги мне! Забери меня домой!»
Но вместо этого из него выполз мерзкий протяжный стон. Он не мог даже рта открыть, потому что на сломанной челюсти стояли металлические скобы, еще и гипсовая повязка фиксировала кость.
– Молчи, сынок. Тебе нельзя. – Иван казался невероятно спокойным, понурым и каким-то безвольным. Матвей не привык видеть деда таким подавленным и слабым. Он снова попытался сказать, но не смог. Дед начал сам:
– У тебя все будет хорошо, Матвейка. Выйдешь из больницы, учись. Уезжай в город. Зойка тебе не подмога, только на себя рассчитывай. Вырастешь, сестре помоги.
Матвейка слушал и плохо понимал, почему дед Иван говорит так, будто прощается с ним. Ему стало страшно так, как никогда в жизни не было, он почувствовал, что на загипсованное лицо стекают слезы, но по-настоящему заплакать было невозможно – мимика блокировалась какими-то скобками, бинтами и болью. Матвей, пересилив боль, протянул руку к деду и крепко, как мог, сжал его кисть пальцами. Глаза Моти почти ничего не видели, потому что слезы переполняли их и сливались на белые обмотки, подушки и простыни. У него в голове прыгала тысяча вопросов, но он не мог их задать, только жалко мычал сквозь повязки и все крепче сжимал руку Ивана.
Тот продолжал говорить:
– Не знаю, кем ты станешь, но одно запомни: всегда отвечай за людей, которых защитить некому. Как только появится возможность, уходи от Зойки. Не мать она, просто родила, но не защитила, не обогрела. Хотя, если плохо ей будет, тоже помоги. И сестру поддерживай. Меня навряд ли еще к тебе отпустят, поэтому я тебе наказы даю. А если еще встретимся когда-нибудь, поговорим как следует… – Он примолк на несколько секунд.
Из-за двери послышался шепот:
– Иван Алексеевич, вас просят на выход!
Дед встал во весь рост. Несмотря на то что он съежился и поник, все равно остался огромным и несгибаемым мужиком, большим человеком. Мотя с обожанием и горечью смотрел на него и не понимал, отчего его самый близкий, самый родной и любимый дед Иван только что попрощался, будто навеки.
Иван перекрестил Мотю трижды, поцеловал в лоб и добавил:
–
Дед грустно подмигнул и погладил Мотю по щеке.
– Давай, пацан! Не подводи деда.
Матвею страшно хотелось крикнуть: «Не уходи, побудь еще хоть минутку», но Иван решительно вышел из палаты и даже не оглянулся. Матвейка не мог сдержать слезы, хотя старался изо всех сил. Они, проклятые, сами по себе катились из глаз, доставляя массу неприятностей – бинты промокли, кожа под ними щипала, в ушах стояла и хлюпала теплая соленая вода.
14. Георгий
Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем Валюша закончила возиться в комнате Евгении. Та спокойно спала, не шевелясь и не реагируя на приглушенные звуки. Пашка изо всех сил старался разговорить Валентину, но она только вежливо отвечала на вопросы и умолкала сразу же после коротких «да», «нет», «не знаю». Шило понял, что Валюша далека от поддержания светской беседы, просто ненормальная какая-то. То есть не то чтобы ненормальная, но не такая, как все. В московской тусовке телки даже не дожидались, пока Шило с ними заговорит – сами яростно бросались в атаку, чтобы заполучить такого отборного самца, как он, хотя бы на неделю или даже на ночь. «Блаженная», – Пашка присвоил Валюше такой псевдоним, но это не повлияло на его стремление привлечь внимание красавицы. «В конце концов, – подумал он, – еще неизвестно, сколько мы все здесь пробудем… Странное местечко».
– Павел. – Он даже обрадовался, услышав, что Валентине что-то нужно от него.
– Да, Валентина! – ответил он, немного кривляясь, и изображая официоз.
– Если вам что-то будет нужно, отправьте за мной Кирилла. Он все равно будет крутиться где-то рядом. – Она направилась к выходу и чуть притормозила, открывая дверь. – Георгия не беспокойте. Ему сейчас очень тяжело.
Валюша стояла вполоборота и напряженно вглядывалась в лицо Пашки, будто в поисках понимания и подтверждения.
Пашка не проявил чуткости:
– Ты в себе, малышка? – Он решил перестать строить из себя интеллигента перед бабой, которая, похоже, собралась им командовать. – Будет нужно, я не только Георгия, я самого Господа Бога потревожу! Если только ей станет плохо, – он кивнул в сторону Евгении, – и тебя достану, и Георгия вашего! До свидания!
Валентина спокойно выслушала Пашкину речь, отпустила дверную ручку, дождалась, когда дверь закроется, и прислонилась спиной к косяку, скрестив руки за спиной. Ее зеленые глаза приобрели стальной оттенок и стали очень колкими, подбородок поднялся вверх, делая девушку похожей на королеву, а нежный до сих пор голос приобрел металлические нотки:
– Значит, так, дорогой друг. Пока ты здесь без году неделя, можешь еще поразвлекаться до вечера. К вечеру поймешь, что твоя королевская жизнь позади. Если не поймешь – отвезу тебя на подводе до города. Больную заберешь с собой, если не понимаешь, зачем приехал. Привык решать вопросы – решай у себя дома. Здесь один вопрос решается: жизнь или смерть. Только за мои полгода Георгий десять смертников спас! Десять умиравших людей сейчас сидят дома перед телевизором и разговаривают с детьми или с родителями, ходят на работу, в школу или даже в детский сад. – Она на секунду запнулась. – Ясно, о чем я говорю? – Валюша продолжала пристально смотреть Пашке в глаза.