Скажи что-нибудь хорошее
Шрифт:
– Ну все, хватит! – вдруг резко сказала Феня, меняясь в лице. – Я пойду, соберу документы – тебе на выписку через день.
Моте показалось, что на него вылили ушат холодной воды. Он мгновенно присмирел, съежился и умолк. Между бровей залегла глубокая складка.
– Что притих? – спросила Феня. – Радуйся, домой едешь!
Мотя прикусил губу, чтобы не расплакаться, и прошептал чуть слышно:
– Что она сказала?
Феня ответила не сразу.
Она встала, поправила Матвейкину постель, взбила подушку, смахнула с тумбочки невидимую пыль и ушла.
Матвей вяло приковылял к дежурному посту через час-полтора.
Феня, увидев мальчишку, радостно улыбнулась.
– Ну что нос повесил? Жив, здоров, через пару недель вообще забудешь, как меня звали…
– Не забуду, – буркнул Матвей. – Что ОНА сказала?
Феня покачала головой и поджала губы.
– Сказала… – Феня вздохнула и замолчала.
– Что, что сказала? – Мотя яростно требовал ответа.
– Хочешь честно? – Феня подняла глаза, и Матвейка увидел, что они подозрительно блестят.
– Честно, – выдохнул он и приготовился слушать приговор.
Феня, как робот, сосредоточив взгляд в одной точке, рассказала Матвею о том, что произошло, когда «скорая» забрала его в больницу после страшного, нечеловеческого истязания, устроенного Виктором. Фельдшер «скорой», ввалившись в дом Ивана, мгновенно протрезвел от увиденной картины. Избитый до полусмерти пацан, истекающий кровью, нуждался в немедленной госпитализации. Но, похоже, до этого никому не было дела. Огромный пожилой мужик с остекленевшим взглядом порол ремнем другого взрослого мужика, который не мог уже ни говорить, ни плакать, ни просить. Он покорно сжался под весом гиганта и принимал удары, не произнося ни звука. Фельдшер упаковывал Матвея, понимая, что следующая жертва на подходе. Он сомневался, стоит ли дожидаться второго вызова, поэтому тянул время как мог. В тот момент, когда огромный дед отбросил ремень и стал душить жертву, медработник принял решение покинуть поле брани. «Скорая» увезла Матвея, а в дом Ивана через пять минут приехал милицейский «уазик». Только благодаря суровым пузатым ребятам в погонах Виктору удалось избежать смерти. Мужики втроем вцепились в Ивана мертвой хваткой, и то с трудом оторвали его от хилой шеи Виктора. На Ивана надели наручники и почему-то радостно увезли его с собой. А Виктор отказался от медицинских услуг и сегодня чувствует себя прекрасно, Зойка сказала, что он с нетерпением ждет возвращения Матвея домой. Матвейка сразу же представил, зачем.
– Вот и все, – закончила рассказ Феня, грустно уставившись в пол.
Мотя молчал добрых пять минут. Он все понял. Единственный вопрос, который требовал разъяснений, – сколько деду дадут? Но Феня точно не могла на него ответить. Возвращаться в дом к Виктору и Зойке Мотя не собирался. Монстр Светка тоже не сильно притягивала. В крайнем случае, если ей будет плохо – Матвейка спасет, украдет и вырастит. Пока что надо спасать собственную шкуру, он уже и так чуть не лишился ее.
– Когда меня выписывают? – уточнил он у Фени.
– Послезавтра, – произнесла та, глотая слезы. – Моть, – всхлипнув, добавила медсестра, – хочешь, приходи ко мне. У меня никого нет. Кроме тебя. Я тебя люблю. Только никому не говори. Будет плохо – всегда рассчитывай на меня. – Феня залилась глупыми бабьими слезами, но Матвейка почему-то тоже не смог погасить прилив чувственности, зарыдав с Феней в один голос.
На
18. Георгий
Пашка еще раз просмотрел фотографии. Он не мог поверить глазам: немощный худой старик и здоровенный молодой парень могли соотноситься в реальной жизни только как после и до, но никак не наоборот. Он в недоумении уставился на Георгия. Тот по-прежнему избегал смотреть в глаза.
– Папаша, ты хочешь сказать, что это – один и тот же человек? Ты думаешь, я ослеп? – возмутился Пашка.
– Дурак ты, Шило. Это я ослеп. На всех фотографиях одни и те же люди. И письма – тоже от них.
– Ты гонишь! – Пашка по второму кругу стал рассматривать фотки, отыскивая в лицах и фигурах одинаковые черты. – А чего ты вдруг ослеп? – между делом спросил Пашка, подозревая подвох.
– Тяжелая твоя Евгения. Может, и ходить перестану.
Пашка отложил фотографии в сторону.
– Как это? Ты что, правда ослеп?! Ты сейчас ничего не видишь?
– Мне и не надо, – ответил Георгий. – Все, что нужно, я и без глаз рассмотрю.
Пашка осторожно встал и резко махнул рукой перед лицом Георгия. Тот даже не шелохнулся, только засмеялся от души. Его смех был приятным, раскатистым, очень заразительным. Пашка не смог удержаться и тоже начал ржать, как молодой конь.
– Ну что, сынок, – успокоившись, продолжил доктор, – поверил хоть чуть-чуть в чудеса?
– Чудес не бывает, – отрезал Пашка. – Все равно ты мне объяснишь, как это происходит.
– Объясню, конечно. Да ты сам увидишь. А что я ослеп – радуйся. Будет жить твоя Евгения. Слава Богу, сил хватило на нее… Пока хватило, – добавил он, чуть помолчав.
Пашка почему-то поверил, хотя сомнения продолжали терзать его душу.
– Ладно, доктор, – сказал Шило, словно делая одолжение, – пойду к своей. Посмотрю, нужна ли помощь.
– Иди, иди. Я утром к ней приду. Смотри, не забывай отвары давать. Это важно.
Шило удалился из приюта необыкновенного мужика, испытывая смешанные ощущения. С одной стороны, он недоумевал и сомневался, с другой – анализировал увиденное и услышанное и верил. Именно сейчас, после этого контакта с Георгием, Пашка обрел надежду на будущее. Он совсем чуть-чуть поверил в то, что Евгения останется с ним. Странности Георгия сейчас казались вполне нормальным поведением. То, что человек может ослепнуть и прозреть, тоже стало приемлемо, потерять и обрести движение – наверное, да. Но то, что похожие на трупы люди с фотографий могут превращаться в цветущих, пышущих здоровьем мужчин и женщин, казалось пока сомнительно. Шило все-таки был реалистом.
Он очень тихо спустился вниз, стараясь не скрипеть ступеньками. Дом стал темнеть, принимая в окна сумеречный отблеск почти ушедшего солнца. Пашка вышел на крыльцо. Вечерняя зорька сопровождалась редким мычанием коров, лаем возмущенных собак и легким, ласковым дуновением ветерка. Шило снова поверил, что все будет хорошо. Видимо оттого, что сам чувствовал себя очень легко, радостно и как-то уверенно. Он поймал себя на мысли, что думает о фотографиях, на которых отыскал еще как минимум пять людей, обреченных на смерть и избежавших ее благодаря встрече с Георгием.