Скажи что-нибудь хорошее

Огородникова Татьяна Андреевна

– Слышите, мамаша, вы своего парня можете никогда больше не увидеть! – громко и выразительно сказала Феня. Это произвело впечатление.

– Че орешь? Я и так своего парня видела всего один раз в жизни… Он сейчас со мной. – Зойка захохотала глубоким красивым смехом, и ее груди заколыхались верх-вниз и затряслись мелкой дрожью. Санитар впечатлился и еще крепче зажал предмет страсти.

– Слышь, Фень, че пристала, не видишь, некогда нам?

У Фени глаза заискрились ненавистью:

– Скажи своей бабе, что ее сын, Матвей, сбежал из больницы. – Она развернулась и с чувством выполненного долга вышла. Теперь ДОРОГАЯ АГРАФЕНА знала наверняка, что Мотя не просто сбежал, культурно обменявшись с ней координатами, она поняла, что пацан либо выстроит свою, другую, жизнь, либо умрет. Так жить, как хотела бы Зойка, он точно не станет.

20. Георгий

Ночь, проведенная в комнате с Евгенией,

была ужасной. Пашка не сомкнул глаз, хотя за день устал смертельно. Пашке почему-то казалось, что именно ночью может случиться самое плохое, он прислушивался к каждому шороху, к стонам и бормотанию Евгении, ожидая, что у нее вот-вот начнется приступ ярости, как это случилось перед сном. Шило не понимал, что ему делать в этом случае. Он пытался разобрать несвязный бред Жени, несколько раз подходил к ней, наклонялся и прислушивался. Ему мерещилось, что она все еще хочет прогнать кого-то или борется с врагом, поэтому мечется, машет руками, бормочет странные заклинания… Шило снова попытался заснуть, закрыл глаза, но видел только разноцветные пятна, хаотично мелькающие в подсознании. Он изо всех сил попытался представить белые облака в виде овечек, проплывающих одна за другой, как делал в детстве для того, чтобы заснуть, но тщетно. Мозг отказывался выключаться, тревога съедала изнутри. Он бы прогулялся, но не мог оставить Евгению одну, хотя та уже с полчаса молчала, не издавала ни звуков, ни стонов, и это тем более тревожило. Когда она металась и бормотала, было по крайней мере понятно, что жива… Пашка снова вскочил на ноги и метнулся к Жене, послушал дыхание и отметил, что оно стало спокойней. «Господи, пусть ей станет легче, – в который раз попросил он всемогущего и посмотрел в окно. Похоже, начинало светать. Ночная темнота потихоньку смешивалась со светом восходящей зари. – Неужели прошла ночь?..» – подумал Пашка и обрадовался, что они с Евгенией пережили еще одни сутки – ужасные в своей непредсказуемости и обреченности. Он присел на свою лежанку и задумался. Внезапно дверь отворилась, и в комнату уверенно вошел Георгий. В одной руке он держал горящую свечу, в другой – металлическую цепь крупного плетения, на цепи болтался огромный круглый брелок непонятного назначения. Сам доктор был свеж и опрятен, он сменил вчерашний наряд на точно такой же, только чистый. Те же очки на кожаной веревке, длинные волосы, собранные в хвост.

– Стучаться надо! – враждебно заметил Пашка. Он немного испугался от неожиданного вторжения. – И свечу уже можно погасить. Рассвет на дворе!

Георгий спокойно расположился на стуле возле Жениной кровати.

– Иди отдохни, Шило. Я подежурю. В конце коридора есть свободные апартаменты. Там приляг и поспи.

Это прозвучало как приказ. Пашка хотел возмутиться и показать норов, но вновь услышал слова, которые его удивили:

– Можешь прогуляться перед сном. – Он снова прочитал его мысли. – Подниму рано. За два часа выспишься, будешь как огурчик.

Шило не осмелился возражать. Он слишком хорошо помнил вчерашний разговор. Он все равно собирался выйти на улицу и вдохнуть свежего прохладного воздуха, какая разница, по приказу Георгия или без…

Но не удивляться он не мог. Этот странный огромный мужик делал все то, во что Пашка никогда не верил, и разговаривал так, как никто до сих пор не смел. А если кто и пытался, то бывал беспощадно наказан, иногда даже с нанесением тяжких телесных повреждений. Пашка хорошо помнил, как мать отмазывала его в милиции, где он частенько оказывался в качестве подозреваемого: «Отпустите парня, он с рождения не дает себя в обиду. Весь в отца!» Почему-то через несколько часов Пашку всегда отпускали домой и обращались с ним очень корректно, даже с уважением.

В этой дыре агрессивный и непобедимый Шило почему-то превратился в беспомощного послушного теленка, который выполнял приказания и начал подчиняться даже бабам. За сутки он узнал столько, сколько не узнал за всю жизнь.

Шило вышел на улицу. Прохладный рассветный воздух был чуть наполнен предвкушением знойного дня; поднимающееся солнце уже запустило несколько капель горячих лучей в ночную прохладу, и те, растворившись в ней, согревали воздух и размножались. Где-то вдалеке запел петух, его поддержал товарищ из соседнего курятника, в воздухе появилось легкое напряжение, звуки просыпающегося утра сделали эфир плотнее. Шило присел на крыльцо и погрузился в раздумья. Больше всего на свете его волновали два вопроса: Евгения и Георгий. Женя, которая, по прогнозам врачей, должна была умереть на днях, и немногословный седой Георгий, который без особого напора стал вдруг близким и притягивающим. Может быть, потому, что умел читать мысли. Уже в который раз Шило что-то думал про себя, а Георгий произносил ответы на вопросы. Мало того, мужик был настолько уверен в собственном величии, что Шило чувствовал его превосходство

и не сомневался: надо делать так, как тот говорит. Один момент смущал Пашку – он боялся признаться в этом самому себе: он точно откуда-то знал Георгия, но где он мог его видеть? Шило присел на крыльцо, анализируя ситуацию. Перед ним, как в кино, ожила картина просыпающейся деревни. Кто не сидел на крыльце деревянной избушки на рассвете, тот не поймет, какое чудесное спокойствие и уверенность живет именно в эти рассветные часы в глухих деревушках. Потому что законы здесь диктуют не статьи конституции и не будильники с компьютерами. Солнце, погода, петухи, коровы, пчелы, времена года – вот на чем основана жизнь в глуши. Если не повиноваться местным законам, будет нечем кормить детей, тогда и рожать их незачем, а в этом случае и жизнь теряет смысл. Пашка удивился своим мыслям. До чего все просто! А ведь прошло всего два дня, как он уехал из огромного города, бурлящего, скоростного, пожирающего любые идеи, принимающего всех в гости и манящего в сети искушений, интриг и больших кушей. «Так, как в этой глухомани, наверное, живет полстраны, если не больше. И живут же!» – изумился Шило, сделав для себя открытие. Забытое Богом поселение, кажется, давало возможность быть самим собой. Здесь никому не нужны были деньги, потому что купить за деньги можно было только… деньги!!! Все, что производилось, использовалось для проживания, а необходимую одежду можно было выменять на молоко или мед. Пашку настолько поразила эта мысль, что спать расхотелось.

Он потянулся, сплел пальцы и хрустнул суставами.

– Это вредно делать! – вдруг произнес звонкий голос рядом с ним.

Давешний пацаненок Кирюха стоял неподалеку, все так же держа руки за спиной, и внимательно смотрел на Шило.

– Почему не спишь, малой? – спросил Пашка.

Пацан засмеялся в ответ и не поленился достать руку, чтобы покрутить пальцем у виска:

– Ты с другой планеты, что ли? Здесь все просыпаются в это время.

– Да ладно, не гони, – удивился Шило. – У нас в это время только ложатся.

– Да, точно – с другой планеты, – сочувственно вздохнул Кирюха.

– А вы все здесь с какой? – Пашку начинало бесить, что и мужики, и бабы, и даже дети вели себя слишком независимо, будто не признавая авторитетов. Они все были здесь как будто с невидимыми коронами на головах, ничего не боялись, никому не подчинялись и купались в плотном облаке собственного достоинства. А откуда может взяться достоинство, если денег нет? Этого Шило понять не мог. С Кирюхой общаться на эту тему было унизительно.

– Ладно, малой, раз я инопланетянин, пойду посплю. Тем более ваш слепой кудесник приказал…

– Профессор не слепой! – возразил пацан. – Он просто ослеп. Когда он лечит, он всегда чем-то болеет. То видеть перестает, то ходить, то дышит трудно… А иногда все вместе. Но он никогда не умирает, потому что уже давно умер. – Голос мальчишки даже не дрогнул.

– Да вы здесь совсем ненормальные, – буркнул Пашка и резко встал. – Спокойной ночи, пацан. Мамане привет.

– Передам… – кивнул Кирюха и недоуменно пожал плечами.

...

Я понял, что с того момента, когда впервые новорожденный младенец сожмет в своем маленьком кулачке палец отца, он его больше никогда не отпустит. (Габриэль Гарсиа Маркес)

21. Матвей

Матвейка спокойно вышел за пределы больницы, благо местность была изучена им вдоль и поперек. Определенных планов у него не было, главное – добраться до большого города, в котором он мог бы начать свою настоящую, новую жизнь. Его не интересовали районные центры и мелкие городишки. Матвейка стремился попасть в Москву. Меньше ему не надо. Он чувствовал себя свободным и обязанным в жизни только двум людям: деду Ивану и медсестре Фене. Немного сомневался насчет монстра Светки, но пока не мог решить, надо ее спасать или нет. Пока что Мотя весело дошел до трассы и, нисколько не сомневаясь, голосовал при виде любого проезжающего мимо транспортного средства. Первым откликнулся тракторист по имени Василий. Он был белобрысый, с рыжими ресницами и бровями, веселый и очень разговорчивый. Мотя, вдоволь пообщавшись в больнице со взрослыми мужиками, нашел ключ к сердцу Василия в один момент.

– А что, Василий, семья-то у тебя большая? – по-взрослому спросил он.

– На что тебе? – удивился Василий.

– Да вот я думаю, зачем люди заводят семьи… Живешь себе один припеваючи, только на себя работаешь, никто дома не орет, ничего не просит, сам за все отвечаешь. Нет, дорогой мой Василий, не нужно все это. Только лишние заботы.

Василий как-то призадумался после речи мальчишки. Больно убедительно и просто излагал тот все то, что действительно имело место. В жизни Василия, кстати, тоже. Собравшись с мыслями, тракторист попробовал возразить: