Скажи герцогу «да»
Шрифт:
— В те нелегкие времена дело взял в свои руки Рассел и действовал очень успешно. Думаю, я не была достаточно благодарна ему за это: слишком погрузилась в собственное горе, чтобы выразить ему признательность должным образом.
— Я уверена, он это понимал.
Вдовствующая герцогиня с сомнением покачала головой:
— Не знаю… вряд ли. У него был ужасный характер. Возможно, так повлияло на него горе, но после смерти Лайама и Эверетта он сильно изменился. Он не был добр, относился ко мне с полным безразличием.
Она судорожно сглотнула, и Дженис
— Пожалуйста, не расстраивайтесь так, ваша светлость.
— Мне осталось недолго, вот я и пригласила вас сюда, чтобы рассказать свою историю…
— Ваша светлость!.. — воскликнула Дженис, но герцогиня жестом остановила ее и продолжила:
— Все в порядке. Все мы рано или поздно уйдем, и у каждого есть своя история, разве нет?
— Да, конечно.
— И хочется с кем-то поделиться. Почему именно с вами? Что-то было в ваших глазах в тот день, когда я вас увидела, еще маленькой девочкой. Даже тогда я заметила, какая у вас чуткая душа, как у Эверетта. Будь у меня дочь, я хотела бы видеть у нее такие же глаза и ту же грацию, что у вас. Каждый раз, когда приходила на примерку, я всегда искала глазами вас.
— Я глубоко тронута, ваша светлость. Благодарю вас.
— Что касается Рассела, — продолжала между тем вдова. — Мальчик, которого я знала и любила, исчез. Его сменил решительный волевой мужчина, только без сердца, хотя, не сомневаюсь, раньше оно было.
— Иногда людей меняют обстоятельства, — попыталась объяснить Дженис. — Очень жаль, что так произошло с Расселом.
Ответом ей был усталый вздох герцогини и предостерегающий взгляд сиделки.
Дженис все поняла и проговорила как можно мягче:
— Ваша светлость, для меня большая честь выслушать вашу историю, но, наверное, сначала вам следует немного отдохнуть.
— Думаю, вы правы. — Вдова слабо улыбнулась. — Эти воспоминания меня очень волнуют, а когда исчезают, я тоже исчезаю, и это меня смущает. Совершенно сбивает с толку.
— Понимаю. — Не спросив разрешения, Дженис наклонилась и поцеловала старушку в щеку. — Вы замечательная. Я очень рада, что вы пригласили меня погостить. А что касается особой стратегии, тайны, которой вы поделились со мной…
Девушка бросила быстрый взгляд на сиделку и, склонившись как можно ниже, прошептала:
— Говоря «нет», ощущаешь… своего рода свободу. Это трудно объяснить.
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы… — Глаза вдовствующей герцогини выражали крайнее смущение.
Дженис поняла, что произошла очередная метаморфоза, и улыбнулась:
— Ничего, пустяки.
Через мгновение герцогиня задремала.
— Я еще вернусь, разумеется, — предупредила Дженис сиделку.
— Только не в три часа — это время его светлости, — напомнила та.
— А если она спит, он что делает?
— Просто сидит рядом.
— Как это трогательно…
Сказать по правде, Дженис несколько удивили ее слова: такой преданности от герцога трудно было ожидать.
— Он очень добрый, — добавила миссис Пул.
«Таким он и должен быть, — постаралась убедить себя Дженис,
Глава 15
Все утро бушевала метель. Посещение вдовствующей герцогини навеяло на Дженис печаль, поэтому она потеплее оделась и отправилась в конюшню якобы проведать щенков и повидаться с Оскаром. Бедняга, он и представления не имел, каким немощным считали его обитатели Холси-Хауса. Разумеется, причина была иной: увидеть мистера Каллахана Дженис хотелось не меньше, чем Оскара и щенков.
Нет, гораздо больше.
Признавшись себе в этом, она ощутила чувство вины, когда отворила дверь конюшни и вошла внутрь. Ее окутали знакомые умиротворяющие запахи сена и лошадей, наполнявшие теплое помещение. Эсмеральда приветливо завиляла хвостом, щенки, все еще слепые, ползали вокруг нее, забавно поводя носами и натыкаясь мордочками то на материнский бок, то на сухую травинку, а Эрон и Оскар потешались над ними.
— А где мистер Каллахан? — открыто спросила девушка, в полной уверенности, что ее вопрос никого не удивит: ведь именно грум принес Эсмеральду в конюшню.
— В Брамблвуде, — ответил Оскар. — Уехал с сэром Майло. Баронет заявил, что ему здесь скучно, и попросил у его светлости разрешения взять с собой Люка в качестве камердинера и грума.
Дженис, как могла, постаралась скрыть разочарование, но была страшно расстроена.
— Когда же он возвращается?
— А кто его знает? Может, через день, а может, через неделю… Когда сэр Майло отпустит.
Сердце у Дженис упало. Но, может, все складывается к лучшему? Ей надо забыть о груме. У них ничего не может быть общего. Так для чего о нем расспрашивать? Только напрасно себя мучить.
Вернувшись в гостиную Холси-Хауса, Дженис решила заняться чтением в надежде, что это поможет ей забыть грума, и уселась рядом с миссис Фрайди, трудившейся над своим рукоделием. Вдова вышивала стихотворение о любви, в конце которого изобразила имя своего покойного супруга, переплетенное с ее собственным именем.
Поняв, что, глядя на это творение, вспоминает, как прошлой ночью они с Люком Каллаханом тоже сплетались на свой манер, Дженис принялась наблюдать, как герцог, лорд Раунтри и лорд Ярроу играют в карты. Остальные женщины, которые, казалось, постоянно ссорились между собой, маячили за спинами мужчин и мешали им, заглядывая через плечо и отпуская предположительно критические замечания по поводу карт, выпавших тому или иному игроку.
— Послушайте, дамы, займитесь чем-нибудь! — резко оборвал их в конце концов Холси.
Женщины обиженно надули губы, но все же уселись за соседний стол играть в вист. Прошло несколько благословенных минут тишины — хотя Дженис они показались вечностью, потому что ей отчаянно хотелось увидеть мистера Каллахана, — а затем часы на каминной полке пробили половину третьего.
— Довольно. — Герцог бросил карты. — Игра слишком затянулась.
— Но партия еще не закончена, — запротестовал лорд Ярроу.