Скажи герцогу «да»
Шрифт:
— Послушай меня: если я говорю, что, выйдя за Холси, ты подвергнешь себя опасности, значит, так оно и есть. И угроза исходит не только от него. Я собираюсь расправиться с ним и не хочу, чтобы пострадала и ты.
— Расправиться? — Дженис нервно хохотнула. — За что? Чем он тебе не угодил? Это как-то связано с твоей матерью? Кстати, вынуждена с сожалением тебе сообщить, что тот дневник был уничтожен. Вдовствующая герцогиня приказала садовнику сжечь его в печи, обогревающей теплицу. Я хотела сообщить тебе об этом, но не имела возможности.
Ему
Дженис, должно быть, почувствовав его боль, мягко сказала:
— Даже если бы дневник нашелся и в нем оказались свидетельства дурного обращения с твоей матерью, теперешний герцог не несет за это ответственности.
Но он будто ее не слышал и смотрел сквозь нее. Ей с трудом удалось заставить его сосредоточиться.
— Возможно, виноват в случившемся кто-то другой, но, за исключением вдовы, все остальные члены семьи мертвы. — Дженис глубоко вдохнула. — Я узнала кое-что интересное из прошлого этого семейства. Кое-что важное. Но видимо, это не имеет отношения к твоей матери.
— Что?
— Насчет того утопленника… Вдовствующая герцогиня сказала, что отец Холси, Рассел, намеренно оставил своего брата Эверетта умирать.
Люк испытал новое чудовищное потрясение, услышав реальные подробности семейных событий, полную картину которых ему никак не удавалось сложить.
— У меня создалось впечатление, что смерть Эверетта была какой-то нелепой, — заметила Дженис. — Рассел просто оказался вдали от пруда, в то время как его брат стал тонуть и попытался выбраться из воды. Вот и все, что мне удалось выведать у вдовствующей герцогини.
Люк сокрушенно покачал головой: ну и семейка! Столько зла. Столько жестокости. И оба его родителя, как оказалось, стали жертвами.
— Я понимаю, как трудно будет идти дальше, учитывая, что история твоей матери здесь, очевидно, была далеко не приятной, — между тем продолжала Дженис. — Но должна тебе напомнить: Холси — могущественный герцог, и никто не посмеет его обвинить за то, что с ней случилось, а ты всего лишь грум, которого и слушать-то никто не станет.
— В самом деле? — Он крепко ее обнял. — А ты? Ты станешь?
Она попыталась отвернуться, но он повернул ее лицо к себе. Дженис ничего не сказала, но глаза ее полыхали яростью.
— Так вот: мне ты скажешь «да» прямо сейчас, а мерзавцу, который спит там, наверху, скажешь «нет» сегодня вечером, когда он сделает тебе официальное предложение. И запомни: ты никогда не будешь принадлежать ему, потому что ты моя. Ты заставила меня признать это, так что теперь отвечай за последствия.
Глава 30
Люк яростно, со всей страстью завладел ее ртом. Дженис попыталась воспротивиться, сопротивлялась, поскольку была страшно зла на него, а в следующую минуту шептала:
— Я ненавижу тебя, Люк Каллахан, за то, что делаешь со мной.
— Но тебе это нравится, —
— Никогда.
В погребе было холодно, но от их тел распространялся жар. Тусклый свет фонаря отбрасывал их тени на стену погреба, и слабый запах земли напоминал Дженис, что это влечение, столь всепоглощающее и неистовое, она испытывает к простому рабочему, груму. По мнению света, он даже в глаза ей смотреть недостоин.
Но сейчас он смотрел. И смотрел так, словно был ей не только ровней, а и вовсе господином. Мужем.
— Сними ночную сорочку, — хриплым от страсти голосом приказал он.
Он явно не оставлял ей другого выбора.
Она некоторое время пристально смотрела на него, потом отступила на шаг и через голову скинула сорочку.
— Я соглашусь на твою игру. Но берегись: играть буду за себя.
Холодный воздух обжег обнаженное тело Дженис, словно ее окатили ведром ледяной воды, но от пылкого взгляда Люка тут же бросило в жар.
Он медленно подошел к ней и коснулся губами плеча, шеи, груди… не слишком нежно схватил за ягодицу и пробежался по ней шершавой ладонью.
— А эти кружевные панталончики… где они?
— Я их сняла, для тебя. Сегодня. — Она немного помолчала. — А могла бы каждую ночь. Каждый день.
— У вас нет мозгов, юная леди, — шепнул он ей на ухо, — если хотя бы на секунду вы допускали, что я позволю вам выйти замуж за жалкое подобие мужчины, что спит наверху.
Он раздвинул языком ее губы и принялся исследовать глубины рта с неистовой страстностью, как в самый первый день, когда они встретились, а затем его ладонь скользнула к ее груди, сомкнув пальцы вокруг напряженной вершинки.
«Еще!» — кричало ее тело.
Она выгнула спину, прижавшись обнаженным животом к его отвердевшему мужскому естеству, скрытому, к ее разочарованию, под бриджами. Когда он наклонился и втянул ее сосок в рот, острое удовольствие пронзило ее, подобно молнии, до самого центра женственности. И когда его ладонь проникла к ней между ног, а два пальца и вовсе погрузились внутрь, потирая ее скрытую жемчужину, Дженис судорожно вздохнула и застонала, подавшись вперед, навстречу его руке. Но ей этого было мало, и она взмолилась:
— Люк, я твоя. Возьми меня по-настоящему… не мучай!
Но он не хотел торопиться. Уложив ее на одеяло, он опустился на колени. Земляной пол под спиной был твердым, но это неудобство скорее придавало ее ощущениям какую-то особую сладостность. Ради Люка она готова была вынести все.
Все.
Он сбросил через голову рубашку, и ее взору предстали крепкая мускулистая грудь и плоский подтянутый живот. Дженис приподнялась, чтобы дотянуться до него, но легким прикосновением пальца он заставил ее снова лечь. Она подчинилась. Между ног у нее стало влажно от томительного ожидания его прикосновений, а он поднялся на ноги и принялся, не теряя самообладания и уверенности, расстегивать бриджи.