Скажи им, что я сдался
Шрифт:
— Плотный завтрак — залог утехи!
Появление Диля знаменуется звоном от сломанной застёжки и вонью свежеобжаренных крыс. Ён, как ни странно, уже привык. Словно не пару дней живёт с этими ребятами, а гораздо дольше.
Диль широко улыбается и кладёт крыс на стол.
— Сегодня жирненькие! — Для него звучит аппетитно, но не для Ёна. — Налетайте, пока тёпленькие! — и давай хрустеть одной из них.
Ён подходит не сразу, однако его не отпускает мысль, невзначай заселённая в его голову Врачом: с голоду он и так ходит еле-еле, что же
— Жуй как следует, — находит другую причину Врач, — и всё будет в порядке.
Предписания действуют.
Если Ён не спешит поскорее разделаться с порцией, Диль приканчивает свою в два маха. Затем он разваливается на своей любимой кушетке, кладёт руки под голову и спрашивает:
— Когда ему лицо менять будем?
Ён снова давится. О чём он забыл подумать, так это о том, как попадёт в город незаметно. Эти двое, кажется, уже всё решили за него.
— Ничего… — начинает он.
— Сейчас всё подготовлю для вас обоих, — кивает Врач. — Какого цвета глаза хотите? А какого цвета кожу?
— Ничего… — повторяет Ён, но его снова игнорируют.
Врач достаёт из ящика стола два плоских контейнера.
— С тебя начнём? — подносит он их к кушетке.
— Ну да, — ложится поровнее Диль. — Дай хиляку доесть. Он какой-то совсем не торопливый. Не очень-то, видимо, в город хочет.
Ён вгрызается в крысу, поглядывая на то, что собирается делать Врач. Ну нет! Ничего он менять в себе не позволит!
— Вы и глаза пересаживаете? — вдруг говорит он, наблюдая за тем, как Врач открывает один из контейнеров.
— А ты как думал? — улыбается Диль. И чему рад? Может, его как конструктор, и перебирают частенько, но Ён такого отношения не потерпит. — Всё надо изменить! Иначе, даже если Борд твоя не работает, распознают по камерам… И когда входишь или выходишь куда, там же постоянно глаза сканят.
— Благо, у нас их полно, — добавляет Врач. Этот своей ухмылки и не убирал. — Мёртвым они ни к чему, а нам хоть какой прок да будет.
А не такие уж они несведущие. Знают, что некоторое время после смерти или осуждения на Серый дом данные о человеке висят в общих архивах. Даже программы не успевают сразу обработать запросы на смерть или изгнание и перенос информации в отдел расформирования. Всё, что хранится в снятых Борд, передаётся на сортировку машинному интеллекту. Он-то и определяет степень важности знаний. Полученная информация сортируется на типы и выходит в свет уже как валюта.
То есть если глаза свежие — человека, умершего всего день-два назад, — охранные системы пропустят без заморочек. Конечно, с условием, что личность эта не имеет проблем с законом. Ну или, по крайней мере, ни разу не попалась на своих провинностях.
Ёна его глаза устраивают, потому он лихорадочно ищет иной путь,
— Что… — теряет он всякую волю. — И что? Срабатывает?
Подделку и охранные, и рекламные системы распознают с лёгкостью. Стали-Вар собаку на мошеннических уловках съел. Его такой ерундой не обыграть.
Врач улыбается шире, услышав от Ёна насмешку.
— Это настоящая радужка. — Он пододвигает подготовленный столик с микроскопом, затем пинцетом захватывает линзу в растворе и, поглядывая в увеличительное стекло, аккуратно вставляет её в глаз Диля. — Работа ювелирная, но стоит потраченного времени.
Ён, как ему и положено, не верит на слово. Откуда у нищих, вроде них, дорогущие приспособления? Потом он вспоминает, что Дед не лыком шит, и тем самым сам отвечает на свой вопрос.
Далее, по обыкновению, он сам себя спрашивает, почему же передовая технология ведома только этим остолопам? И что же, в самом деле, больше никто не использует адаптированную под линзы радужку?
— Продаёте? — уточняет он у Врача.
— Не-а, — трудится тот над вторым глазом. — Дед против. Говорит, что творец пускай что хочет то и делает со своим изобретением, но только после его, Дедовой, кончины. А пока мы используем и никто больше.
— И творец согласился?
— Дед ему оплатил исследования и подопытных предоставил. Конечно, согласился! Куда он денется?
— И как? Хорошо видно?
— В два раза лучше, — откровенно врёт Диль, пока пытается сфокусировать взгляд, а по его щеке на плешивую подушку катится слеза.
Ёну щиплет глаза от одного его вида.
Из другого контейнера, побольше, врач достаёт пачку аккуратно сложенных лиц.
— Они же не с людей сняты? — проводит аналогию Ён. Врач улыбается, но молчит. — Нет, я серьёзно.
— Это обычная 3D печать, — успокаивает он Ёна. — Одноразовые. Из биоматериала, но не прочные.
— У меня таких ого-го-го сколько! — отмахивается Диль, но тут же замирает. Доктор не спеша укладывает на его шрамы гладкую псевдо-кожу. — Всегда с собой. Иногда прямо в городе меняю.
Обычная театральщина в купе с высокими технологиями вызывает в Ёне противоречивые чувства: он одновременно и восхищён, и разочарован.
— Я могу просто надеть свою маску, — пытается отказаться он.
Его никак не покидает ощущение, что специально для него правду слегка — а может, и не слегка, кто их поймёт, — смягчили.
— По городу ходят пастыри, — говорит Диль, но Врач его одёргивает. Начал объяснять как раз тогда, когда нужно без бугорков уложить маску на нижнюю часть лица. — Людей со скрытыми рожами, как у тебя, немного. Но с тех, кого ловят, маски срывают, не спрашивая разрешения.
— Так что не противься, — сгоняет Диля взашей Врач, — и не трать наше время, да и своё, попусту.