Скажи смерти «Да»
Шрифт:
— Знаю я ваши мысли, мистер Кан. Если вы боитесь меня огорчить, то зря.
Медленно сказала, потому что он тогда похуже на английском говорил и понимал, чем сейчас, хотя уже на вполне приличном уровне. И добавила:
— Но если вы настолько учтивы, то я это ценю и предлагаю следующий план. Если хотите, можем сделать это втроем — я, наверное, была бы не против…
У Корейца на мгновение глаза вспыхнули, засветились щелочки (не совсем корейские, но все же европейским разрез его глаз тоже не назовешь) черными огоньками. Но тут же погасли.
— Шутите, мисс Лански? Я вам вот что хотел предложить: может, сделаем это вдвоем? Прямо сейчас. Могу вас в туалет проводить или до машины, а
— Неужели вы так возбудились от мисс Стоун, что готовы возбуждение снять с кем попало?
— Вы не правы, Оливия. В кино ваша мисс Стоун, конечно, очень даже ничего, а вот в жизни… В жизни я предпочел бы вас, мисс Лански…
— Что ж, и на том спасибо, — отвечаю, наслаждаясь этим разговором-игрой и его комплиментом. Причем я была уверена, что говорил он абсолютно искренне. — Может быть, я вам и поверю, но сначала проводите меня в туалет и докажите свои слова делом….
И он доказал…
В общем, такая вот жизнь у нас была. Работы не слишком, рестораны, тусовки, дискотеки, вечера в баре престижной пятизвездочной гостиницы или в модном заведении. Пляжи еще, конечно, — когда больше двадцати пяти градусов по Цельсию. А так — все тут обыденное, но очень приятное: те же салоны красоты, например, куда, как минимум, дважды в неделю заезжала на маникюр, педикюр, массаж и прочие процедуры. Ну и магазины, само собой. Я, как сразу после выхода из больницы остановила свой выбор на кожаных вещах, так их и ношу. Тусовки и солидные места — дело другое, для таких случаев у меня есть несколько жутко дорогих черных платьев, а так — только кожа.
Вещей этих самых, кожаных, у меня уже столько, что больше, кажется, и не надо. Но мода идет вперед, и дизайнеры мои любимые — Готье с Мюглером и отчасти Версачи — все новое и новое придумывают, и волей-неволей приходится магазины посещать. Это я кривлю душой, разумеется: меня, как постоянного клиента, заранее предупреждают, когда очередная коллекция должна прийти, и новые поступления я изучаю с удовольствием. Но так как я ограничиваюсь черным цветом, выбор мой не так уж и велик, что, может, и к лучшему: по крайней мере, для моего кармана и моего дома, где хотя и есть место для новых шкафов, но их и так много.
Ну что еще? Вот это да, о сексе забыла! О любимом нашем занятии, которому ежедневно мы предавались по многу часов, но ни мне, ни ему это не надоедало. Может, потому, что постоянно что-то новое появлялось, мы за это время проштудировали целую кучу разных книг о сексе, старательно мной закупаемых где только можно: кама-сутру, китайские и японские трактаты, европейские и американские пособия. В немногочисленных секс-шопах я, кажется, скупила все — и, естественно, все опробовала. Все кассеты, мною приобретенные, просмотрели и тоже экспериментировали, особенно с садо-мазохизмом, — мне тогда казалось, что сексуальная моя комната превращается в средневековую пыточную, только очень сладкими были эти пытки.
Вот так оно все и было. И сейчас, вспоминая, могу сказать, что была абсолютно счастлива — даже несмотря на то, что каждый день был похож на предыдущий, потому что счастье однообразно. Все спокойно было, весело, радостно и интересно, и однообразие не приедалось никак, и все приносило удовольствие — завтрак у бассейна, и поездка на моем “Мерседесе”, и бульканье водяной кровати подо мной во время секса, и сигара, и щелканье обрезалки. И даже такая повседневная мелочь, как выложенный черной зеркальной плиткой туалет, — и та неизменно радовала.
Наверное, это потому, что достаточно нервным был год жизни с тобой — несмотря на всю любовь между нами, я за тебя беспокоилась постоянно, хотя и старалась не думать о плохом, не верить в него, но все равно или рядом убивали кого-то, или я чувствовала по твоему телефонному разговору с кем-то, что есть проблемы. Не всегда так было, конечно, но бывало. А уж когда тебя ранили тогда, осенью, мне тебя совсем не хотелось никуда отпускать, даже на минуту, — хотелось везде ездить с тобой, чтобы ты был все время рядом, чтобы, если что, то вместе. Я, правда, понемногу успокоилась: ты после ранения месяц дома сидел, а потом мы уехали в Штаты на месяц с лишним. А когда вернулись…
Каким был год без тебя, даже не хочу говорить. Каким был год после того года — ты знаешь из моих рассказов. Клиника, одна и другая, горечь и пустота, потом короткое оживление на месяц, пьянящая разгульность — но где-то глубоко внутри всегда жила память о случившемся и мысль о том, что будет дальше. Потом Москва, и Кронин, и три долгих, опасных месяца, от которых я по возвращении в Лос-Анджелес пришла в себя не сразу.
Поэтому, наверное, неудивительно, что я так радовалась каждому дню, так наслаждалась жизнью, так полно, так максимально, словно этот самый день мог стать последним — но мне такая идея и в голову не приходила. И хотя о будущем не задумывалась, знала, что мы должны будем и второй фильм снять, и открыть ночной клуб, и богатеть просто потому, что здесь так положено, и подниматься все выше по голливудской лестнице, потому как здесь надо преуспевать. Рано или поздно — наверное, в следующий день рождения, в 24 года, или в тот, что будет за ним, в 25, — я отвечу Корейцу на немой его вопрос, и мы поженимся в Лас-Вегасе, а может быть, когда-нибудь, если он будет настаивать и у меня проснется тяга к материнству, у нас будет ребенок Но все это были просто смутные, неотчетливые мысли — таким хорошим было настоящее, что задумываться о будущем просто не хотелось.
И правильно — потому что оно, это будущее, все равно наступило и оказалось вовсе не таким, каким должно было быть. На смену однообразному, но такому приятному счастью пришло разнообразное и совсем ненужное мне несчастье…
Глава 2
…Я только смотрю на него и благодарю Бога, что он жив, что он здесь, со мной. Я уже знала, что случилось, хотя он и не сказал, и все десять дней, что его не было, была в жутком напряжении. Ну не десять — семь, потому что позвонил он в последний раз, когда уже три дня находился в Нью-Йорке, и я сразу после его звонка разыскала “Нью-Йорк таймс” и наткнулась на кричащий с первой полосы заголовок, вопрошающий: “Русская мафия наносит новый удар?” И Яшина фотография рядом, и снимок издырявленного белого “Линкольна”, и еще трупы, трупы, трупы…
— Почему? — вот и все, что могу сказать, зная, что это глупый вопрос, но и молчать нет сил.
Я слушаю заново весь рассказ: как на третий день после прилета Юджина в Нью-Йорк они сидели в ресторане на Брайтоне, в хорошем, дорогом русском ресторане, он, Яша и Яшина жена Соня, с которой мы давным-давно, еще во время нашего с тобой визита в Нью-Йорк, провели несколько часов в постели. Яша жену с собой взял специально, чтобы успокоить ее, показать, что все нормально, но относительно ситуации были уже сомнения. Впрочем, повода для серьезных опасений еще не было. Вышли через несколько часов, и Яша веселый был и расслабленный, успокоенный присутствием Корейца и тем, что завтра прилетает Леший. Затем он начал прощаться, говоря, чтобы Кореец в гостиницу ехал, что завтра они встретятся утром в офисе и поедут в аэропорт. Чего, мол, волноваться, может, повода вовсе и нет, может, все случайность — а даже если повод и есть, все равно рано еще напрягаться. Тем более что водитель вооружен и оба охранника тоже, хотя и это излишняя предосторожность.