Скажи смерти «Да»
Шрифт:
Я его тогда попросила задержаться дома еще на полчаса. Дождалась, пока он Лешему перезвонит и скажет, во сколько в гостиницу заедет, — и высказала ему все, что пришло в голову. Что если он меня любит, мы должны бросить все и уехать вместе. На месяц-два уехать, пока Леший будет разбираться в Москве и все выяснять. И уже произнося все это, поняла, что некрасиво себя веду, недостойно Оливии Лански, и что я ведь отлично знаю, что такие понятия, как долг и честь, для Корейца важнее его любви. И что веду я себя сейчас не как женщина, которая пережила смерть любимого мужа, отомстила за него и стала потом деятелем американского кинобизнеса, а как клуша какая-то, домохозяйка. Нехорошо ставить Юджина перед таким выбором. И осеклась поэтому.
— Извини, Юджин, — сказала тихо. — Я была не права, беру свои слова назад. Если надо, езжай, и наши отношения тут ни при чем. Я все понимаю, ты же помнишь, чьей женой я была…
Когда говорю это, удивляюсь, как часто за этот день путала себя с Олей Сергеевой — совсем с другим человеком, умершим давно и похороненным вместе со своим мужем.
И вижу, что он все понял. Понял, что творится у меня внутри, и сейчас, в данную секунду, я для него снова любовница и партнер, такая же, как и он, а не пугливая жена, трясущаяся над своей собственностью. Улыбнулся мне ободряюще и ушел…
Да, я давно стала сильной, жесткой, жестокой — куда сильнее, чем Оля Сергеева, куда жестче, а уж жестокости в ней вообще не было. Но даже мне нынешней, этакой деловой американке, было тяжело. И потому бутылку виски достала, и сигары, и лед, перенесла все к столику у бассейна и села там, думая, что в Лос-Анджелесе даже в ноябре тепло, и, вообще, у бассейна можно сидеть круглый год. Мысль эта меня порадовала, показав, что соображаю я вполне трезво, раз способна думать о как бы не относящихся к делу вещах.
Пить виски — настоящее искусство, требующее и привычки, и выдержки, и желания почувствовать вкус. Кто рюмками его пьет, кто со льдом или даже с содовой, в виде лонг-дринка — “долгоиграющего” напитка, — а я временами думаю с улыбкой, что вкус у него, в общем-то, мерзостный и пить его можно только внушив себе, что это супернапиток. Ладно там настоящие американцы — они, по сути, кроме виски и джина, других напитков не знают, а джин вообще в чистом виде употреблять невозможно, только в коктейле, — но для меня пить виски привычка не врожденная, а приобретенная. Иногда я сама себе удивляюсь, как его можно пить, особенно медленно, как я, наливая жидкости в стакан на два-три пальца, кидая три кубика льда, отпивая по крошечному глоточку и даже умудряясь смаковать.
Кажется, я с закрытыми глазами могу уже определить, что за виски пью, а у “Джека Дэниелза”, марки дорогой и престижной, вкус вообще особый. Я привычно дотягиваюсь до чуть наклоненного стакана губами, ощущая соприкосновение виски с языком, неспешно втягивая его внутрь. Это как маслины или оливки — когда пробуешь в первый раз, ощущение, что жуткая гадость, но другие едят и говорят тебе, что это вкусно и, вообще, еда благородная, и волей-неволей начинаешь в это верить и подсознательно внушать это себе, и потом они кажутся тебе чем-то необычайным, фантастическим просто. Вот так и с виски — попробовала в первый раз у тебя дома, в первый приезд к тебе, и полюбила его за то, что тебе он нравился, и люблю до сих пор. Странно устроен человек, верно?
Ловлю себя на том, что это организм включил систему самосохранения, подсовывая мне мысль о виски, успокаивая, на время переключая нервную систему, настраивая на другой лад. Нервные клетки он экономит, а нет ничего хуже, чем во взвинченном состоянии о чем-то думать: способность размышлять отчетливо утрачена и уже гонка начинается, закручивание себя. Я это все пережила в тот год, после твоей смерти, — но организм мой меня тогда спас и от самоубийства, и от сумасшествия. Для чего, интересно? Для того, чтобы я отомстила? Для того, чтобы, хоть немного, хоть полтора года, пожила другой жизнью?
Почему же они все-таки его убили? Так глупо — убивать, не зная, виноват человек или нет, не использовав до конца возможности получить деньги. Ну подключили бы, если связи есть, авторитетов местных, поговорили бы, выяснили бы все, особенно если имеются доказательства непосредственного Яшиного участия, — да отдали бы мы эти деньги, как только вернулись бы вложения в фильм, отдали бы. Лично я просто так не отдала бы — для меня месть Кронину была вопросом чести, — но, зная, чем это может грозить Яше, решила бы, что это единственно правильное решение.
И почему Юджин так уверен, что теперь никто не будет охотиться за ним? Не хочет меня пугать? А может, и улетает в Москву, чтобы переждать? Меня-то никто не знает, меня как бы и нет — да и не вычислишь, что кронинские деньги Яша перевел на счет новой киностудии. Даже если эти люди узнают, что Яша имел долю в какой-то голливудской студии, как они догадаются, что деньги именно здесь? И с кого они их спрашивать будут — с Мартена или с американки Оливии Лански? Нет, никто на это не пойдет — эмигранты обычно эмигрантов трясут, а американцев трогать опасно: сдадут в момент, и ФБР охотно загребет, радуясь очередной победе над русской мафией. И за любую мелочь срок влепят немалый.
Что может выдать нас — твоя фамилия в титрах, как соавтора сценария? “Лански” звучит вполне по-местному: в тридцатые годы, в разгар мафиозных войн, был крупный авторитет такой, Мейер Лански по кличке Бухгалтер, — и пойди догадайся, что на самом деле “и краткое” опущено. А вот имя Вадим выдает сразу. Здесь таких имен нет. Ну а заинтересованного человека может на мысль навести и тот факт, что в числе продюсеров еще Оливия Лански. Но, с другой стороны, на какую мысль это его наведет? Почему человек должен прийти к выводу, что деньги Кронина и тюменцев именно здесь, в этом фильме? Да и кто смотрит титры, собственно говоря, — тем более в Америке, где эти титры по экрану бегут минут десять. Моя фамилия, правда, в начале, как и твоя, — но тоже слишком много надо сопоставить, чтобы хотя бы начать что-то подозревать.
Говорю себе, что хватит, так можно черт знает до чего додуматься. До того, что кто-то, просмотрев титры, заинтересуется личностью Оливии Лански и начнет копать. Хотя что он накопает? На Олю Сергееву, чья фотография есть на Ваганьковском кладбище, я не похожа. Эксгумацию трупа не проведешь: кремировали ту, которую вместо меня подложили, а прах Кореец высыпать умудрился, чтобы не осквернять твою могилу обществом чужого человека. А здесь ведь никто даже не знает, что я лежала в клинике, а в Штаты на лечение въехала вообще по российскому паспорту и все бумаги по бизнес-иммиграции Кореец привез с собой. Яша через свои связи уже здесь вопрос решал с моим видом на жительство. Притом решилось все моментом: демократия демократией, а для денег исключение делается. А чтобы до чего-то докопаться, надо завязки иметь дай бог. И потому не следует мне быть такой же подозрительной, как Кореец, которому, впрочем, идея насчет того, что кто-то будет меня искать, даже в голову не пришла, иначе бы он не оставил меня здесь, улетая в Москву.