Скажи смерти «Да»
Шрифт:
Благодаря виски я на более реальную мысль переключаюсь: как можно было догадаться, что Яша организовал эту аферу или, по крайней мере, в ней поучаствовал? Я в бизнесе соображаю плохо — до сих пор, хотя иметь дело с кое-какими цифрами приходится. Но придуманный Яшей план казался идеальным, и в нем пустот не было, и риска тоже. Разве что для непосредственного исполнителя, то есть меня.
Пытаюсь вспомнить его полностью, хотя, насколько я помню, Юджин мне лишь популярную, упрощенную версию излагал: он и сам не гений в области бизнеса и финансов. У Яши партнеры были, арабы, которые что-то там провалили и рассчитались иракскими динарами, которых у них миллионы были или миллиарды. А динары эти имели хождение только в самом Ираке и в связи с эмбарго в мире не котировались — хотя до войны с Кувейтом стоили чуть ли не два доллара за динар, а то и больше. Арабы их Яше отдали по полцента, кажется, за штуку — и клялись жизнью своих детей, что центов по двадцать минимум их продать можно. Им удавалось небольшие партии их скидывать, в том числе и русским, пытавшимся что-то купить в Ираке на иракские же деньги. Когда Кореец Яше рассказал про то, что банкир заказал твое убийство, а затем мое и что надо отомстить, — тогда и родилась идея совместить приятное с полезным. Чтобы и Кронина убить, и деньги заработать на фильм, на случай, если тех, что уже есть, не хватит.
Точно-точно, так и было. Кронину через одного российского коммерсанта, делающего бизнес с Эмиратами, закинули предложение купить динары по двадцать центов — все склады на двести миллионов долларов, короче. И не только Кронину — нескольким банкам. А спустя какое-то время на Кронина американцы вышли — представители специально созданной по такому случаю брокерской конторы, имевшей офис в солиднейшем здании по соседству с офисами крупнейших корпораций. Якобы слышали они, что мистер Кронин является владельцем крупной партии динаров, которые эти американцы хотят купить уже по пятьдесят центов. Так что тот оказался перед дилеммой — рискнуть и заработать бешеные деньги или не рисковать и ничего не заработать.
Идея-то и основывалась на жадности господина Кронина — известного любителя зарабатывать деньги не совсем законными операциями, не подставляясь при этом самому. Свои деньги он вкладывать не собирался — да и было-то у него отложено на черный день всего десять с лишним миллионов долларов на счету в Швейцарии, и прикуплен особняк в Майами, который экономный банкир сдавал за большие деньги, так как в нем не жил. Банк его богат не был — максимум миллионов пять мог потянуть, а в итоге хитроумный Кронин всего два миллиона банковских денег в дело вложил. Зато была у него на прицеле одна тюменская нефтяная компания, консультантом которой он являлся много лет, и вот ее-то он увлечь мог легко, убедить вложить пятьдесят миллионов. Все склады на двести миллионов тянули, но было ясно, что такую сумму Кронин никогда не вложит и никто ему ее не даст. Яша, кое-что узнав о Кронине от Корейца, который, в свою очередь, владел кое-какой информацией от тебя, плюс своего человека в банке имел, хотя и не слишком высокопоставленного, решил, что пятьдесят миллионов банкир найдет. Для начала лжеброкеры Кронину сообщили, что заинтересованы купить партию динаров, которая тому обошлась бы в пятьдесят миллионов, а им соответственно в два с половиной раза дороже.
Сложновато, да? Но кажется, все правильно.
Проблема была только в том, что Кронин предложение получил, а вот ответа на него не давал. Долго не давал. Осторожным оказался и расчетливым — не клевал даже, когда лжеброкеры, приехав в Москву, намекнули ему, что покупателей у них уже двое, и один из них Саддам Хусейн собственной персоной, а второй — секретная служба Саудовской Аравии, намеренная поддержать оппозицию Хусейну. И Кронин должен быть уверен, что не тот, так другой динары у американцев купит — после того, как американцы купят их у него, а он прежде всего купит эти динары у арабов. Но, несмотря на внушаемую ему уверенность, никаких шагов он не предпринимал.
Тогда я и появилась на сцене, подтолкнув его к принятию решения. Как только Кронин динары приобрел, перечисленные за них деньги, пришедшие на счет липовой компании на Каймановых островах, тут же ушли на множество мелких счетов. Брокерская контора в тот же день благополучно развалилась, съехав из престижнейшего офиса — да и в любом случае предъявить им было нечего, поскольку слово “динары” нигде официально не упоминалось по причине эмбарго, грозящего любой компании, имеющей дело с Ираком, с иракской продукций или деньгами, пожизненным отлучением от бизнеса. А что до динаров, то Кронин получил их вполне официально, как и было обусловлено контрактом с арабами.
Вот и вся схема, по которой никак, насколько мне известно, нельзя было ни проследить судьбу денег, ни найти тех лжеброкеров. Ко всему, Кронин в день нашего отъезда из Москвы погиб, взорванный в машине по распоряжению Корейца, — так и не знаю, кто мину устанавливал, может, и сам мистер Кан, хотя вряд ли. А тюменцы, хотя уже и подозревали, что лучший их эксперт по инвестициям попал впросак, еще не были в этом уверены. На переговорах с американцами, кроме Кронина и переводчика, никто не присутствовал, да и не искал их никто потом в Штатах, Яша бы узнал: его были люди.
Насколько я знаю, проследить судьбу денег, отправленных с одного счета на другой, нереально — Яша сказал, что кронинские пятьдесят миллионов разошлись через десятки счетов и по дороге к Америке или куда там еще проделали гигантский путь, дробясь и множась, расходясь по разным странам. ФБР, может, и смогло бы это сделать, и то вряд ли, а кто другой, тем более из России?
Так кто, как и зачем?..
…Двадцатого ноября Кореец улетел, на второй день после нашего с ним разговора. Сначала в Нью-Йорк, в надежде что-то еще узнать, а оттуда уже в Москву. Двадцать четвертого мне позвонил в последний раз и сказал, что ничего нового так и не узнал и что вылетает через два часа. И чтобы я следовала нашему уговору и берегла себя. И через две недели, максимум — три, он вернется. Сухой такой телефонный разговор, с единственной теплой фразой о том, что он хочет меня очень сильно, но придется ему подождать.
Почему-то я ярко вдруг представила, как сотни тысяч людей в разных уголках земного шара произносят по телефонам такие вот интимные фразы — “я тебя люблю”, “я тебя хочу” и тому подобные, — и они летят в пространстве от одного собеседника к другому, вытягиваясь в длиннющие нити, отвердевая и материализуясь, пересекаясь с другими такими нитями, образуя этакий каркас, проволочную сетку, вроде параллелей и меридианов, обхватывая холодную планету, сжимая ее страстно, заставляя пульсировать.
В общем, если не считать этой его фразы, сухой был разговор, в полном соответствии с тем самым уговором, про который он упомянул. Суть его состояла в том, что звонить он мне все это время не будет, — потому что ФБР запросто может начать прослушивать нашу линию. Мало ли что — найдут документы, по которым Яша был одним из соучредителей студии, вместе с уже известным полиции мистером Каном и иммигранткой из Союза Оливией Лански, и решат, что, может, имеет смысл послушать мои разговоры, вдруг что и всплывет. Глупость, конечно, — но, как он сказал, лучше перебдеть. И еще сказал, что за него беспокоиться не надо, он с пацанами, не один, — а туда ему звонить некуда, да и не стоит, все же никто не знает о моем существовании. И что он сам со мной свяжется — по факсу, потому что так безопаснее. Ведь это совсем немного: две, ну три недели.
Вроде немного — но если учесть, что мы за последние два года расставались раза три и не более чем на три дня, и он мне при этом звонил ежедневно по нескольку раз, то… Впрочем, я, конечно, ничего не сказала такого и не вела себя как жена, провожающая на опасное задание мужа-разведчика, — в конце концов, он меня любит, а не я его. Он хотел жить вместе и почти год ждал, пока я соглашусь, и напоминал об этом бесчисленное количество раз, а я не хотела. Он звал меня замуж, говорил, что мы могли бы иметь ребенка, а я как отказывалась, так и стою на своем.
И так чуть не опозорилась, когда начала ему говорить, что надо уехать отсюда на несколько месяцев. Хорошо, хоть вовремя спохватилась и больше такого себе не позволяла. После нашего разговора Юджин к Лешему уехал, в гостиницу, а потом позвонил, через час где-то, сказал, что в ресторане меня ждет, в “Ла Лус Дель Диа”, коронном моем, мексиканском, — и ясно было, что с его стороны это попытка меня успокоить и загладить свою вину. Этим жестом он показал, что понимает, как я нервничаю, и ценит меня за то, как я себя веду, и просит прощения за то, что должен улететь, но по-другому поступить не может. Я все же неплохо его знаю, и знаю также, что за его немногословием могут скрываться целые речи, что часто он говорит нейтральную фразу, имея в виду что-то очень личное. Ему так удобней — пусть так и будет.