Скажи смерти «Да»
Шрифт:
— Кое-что знаю, Олли. Что вы приехали сюда в январе 95-го, что иммигрировали как бизнесмен, что у вас здесь были большие деньги и договор с мистером Мартеном о совместной деятельности по созданию кинокомпании и съемкам фильма, но финансировался фильм мистером Цейтлиным. Кстати, мы планировали запросить Москву, что им известно о мистере Цейтлине и его связях. У нас с русскими налаживаются нормальные отношения по борьбе с русской мафией в Америке. Они нам сильно помогли в деле Иванькова. Времена так меняются — раньше об том и подумать было нельзя: вы, русские, были такой закрытой и враждебной нацией…
— Я не русская, Джек, — я американка. В этой стране все американцы, хотя приехали кто откуда — разве нет?
— Сорри…
Я
Можно будет, конечно, объяснить, что меня хотели убить, что меня просто спрятали здесь, в Америке, и я сменила имя и взяла фамилию человека, с которым мы по американским законам были мужем и женой. Господи, знать бы еще, как оформлялась эта иммиграция, какие шаги предпринимал здесь Яша, но я ведь абсолютно ничего не знаю. И кажется, имею все шансы оказаться в очень большом дерьме. Допустить этого никак нельзя.
Но что делать? Если бы этот чертов Джек оставил нас с Корейцем в покое, не привязывал бы нас к Яше и занимался бы только им — все было бы в порядке. По Яше ему ничего не ответят из Москвы — Яша оттуда уехал двенадцать лет назад. Разве что скажут, что совместную американо-российскую фирму в Москве возглавляют люди с сомнительными связями. Леший ведь не сидел, кажется, и вряд ли можно доказать как-то его криминальность, а подозрения — они и есть подозрения, главное, что без конкретики. Господи, мало ему, Джеку, Яшиных знакомых в Нью-Йорке — вот и расспрашивал бы его партнеров, русских и американцев. Надо что-то предпринять, чтобы он забыл о нас, не впутывал никуда — иначе плохо все это кончится. Если в Москве узнают, что я жива — а отец наверняка узнает, — это нестрашно. Страшно то, что мафиозными объявят наши деньги и нас самих и не будет у нас никакого будущего в Голливуде, а может, и в Америке вообще. Если свяжут Яшу с тобой — а свяжут точно, — уже никому не объяснить, что деньги чистые, потому что скажут, что Яша их и отмыл. И что будет с нами дальше, неизвестно.
Мне кажется, что он не оставит нас в покое — несмотря на то, что я явно ему нравлюсь. Он типичный такой карьерист, чистенький, подтянутый, вежливый, — и во имя своей карьеры он и меня закопает, и Корейца, и всю нашу жизнь здесь.
Я не паникую, улыбаюсь ему, а внутри раскладываю все по полочкам, спокойно и четко. И в который раз спрашиваю себя: что же делать? И говорю пока все с той же улыбкой:
— Тяжелая у вас работа, Джек. Лично меня разговоры жутко утомляют — я проголодалась даже и была бы не против пообедать. Может, составите мне компанию?
…Дома, уже одна, анализирую наш долгий разговор. Нет, вроде правильно я себя вела — легко, спокойно, весело, не задавая никаких особых вопросов относительно дела, показывая, что даже Яшина смерть меня интересует постольку, поскольку он был нашим партнером. И он, Джек Бейли, тоже веселым был и расслабленным, словно у нас с ним было свидание. В какой-то момент показалось даже, что он бы не отказался от продолжения вечера — и поэтому сам уже вопросов по своему расследованию не задает, как бы показывая, что деловой интерес ко мне у него закончился и на смену ему пришел личный. А я как бы к делу никакого отношения не имею больше, и потому мы с ним можем позволить себе кое-что, выходящее за рамки этого самого расследования. И я подогревала его интерес как могла, ненавязчиво и не слишком часто делая ему комплименты, восхищаясь его работой, не выставляла напоказ ни свое богатство, ни то, чем занимаюсь.
Мне кажется, что мужчин я знаю — все же опыт общения с ними у меня за девятнадцать с половиной лет, то есть до нашей встречи, был такой, что на две длинные жизни хватило бы, а то и на три. Тем более что в постель я с ними ложилась в подавляющем большинстве случаев не то что без всяких чувств — вообще без эмоций, и толкал меня на такие поступки только интерес к сексу и к мужчинам. А потом я увидела, что они мне скучны, что они предсказуемы, и совершают, в принципе, одни и те же поступки, и говорят почти одно и то же, и ведут себя одинаково — хотя люди были совсем разные, от одноклассника до старого известного писателя.
Но ты был другим — яркой индивидуальностью, и Кореец совсем другой, хотя поначалу казался достаточно примитивным, хорошим, но несложным. А тот же Кронин вел себя настолько стереотипно, что я заранее знала, что он скажет и что сделает.
Так что с фэбээровцем я вела себя правильно — подумала только, что, наверное, стоило бы ему отдаться или его изнасиловать, это уже неважно. То, что он приятный внешне и молодой, никакого значения не имело — важно то, что мог мне дать этот секс с ним. И пока улыбалась ему, судорожно думала, да или нет, но потом решила, что пока нет — потому что, пусть он и специальный агент, а по их меркам это означает, что он там своего рода шишка, это вовсе не значит, что он там самый главный. Понятно, что дальше работать над расследованием будет он же, но ведь и над ним начальство есть, и, если он что-то накопает или уже накопал, ведь не будет же он это ради меня прятать.
Нет, он карьеристский тип — и я могу сколько угодно с ним заниматься сексом, могу ему открыть что-то такое, чего он никогда не пробовал и о чем не догадывался даже, но гарантией спасения для меня это не будет. А мне нужна была индульгенция, заранее выданное прощение всех грехов, главным из которых был тот, что я из России. Нужен был человек, который мог бы защитить меня от возможного обвинения в причастности к мафии, в том, что я живу здесь и работаю на мафиозные деньги. Человек, который мог бы поручиться, что единственная моя вина — это моя национальность. А происхождение моих денег и криминальность моего бывшего мужа и моего нынешнего партнера — вещь недоказанная.
Мартен выход и подсказал, совершенно случайно. Как раз на следующий день после общения с фэбээровцем мы с ним встретились, и он присматривался ко мне внимательно — может, искал следы страха, тревоги, легкого испуга хотя бы? Но у Оливии Лански на лице маска не хуже, чем у Корейца — у него хоть в глазах можно заметить отблески ярости, и то, если его знать, а в моих ничего не увидишь. А если что и мелькнет вдруг, вырвавшись из-под контроля, контактные линзы скроют.
Встретились на студии, просмотрели смету второго фильма, потом поехали на ланч, в ресторанчик неподалеку от студии, и он все косился на меня и мялся, и чувствовалось, что он не договаривает, что хочет завести конкретный разговор, но не решается.
— У нас проблемы, Олли? — поинтересовался, уже когда сделали заказ.
— В каком плане? — Я так искренне удивилась, что он растерялся даже.
— Ну, убийство Джейкоба Цейтлина и ФБР…
Все понятно, он так же мыслит, зная о местной русофобии, — боится, что прицепятся к финансированию нашей компании и фильма и тогда рухнет все, потому что даже просто голословное обвинение в возможных мафиозных связях студию нашу опорочит навсегда.
— Они же тут все свихнулись после этого процесса — как его… Япончика. Кстати, он что, действительно японец?