Скажи смерти «Да»
Шрифт:
Но он продолжал мне верить, даже когда понял, что попался. Даже виллу в Майами на меня переписал и счет цюрихский на мое имя перевел, чтобы, если что случится, всем показать, что денег у него нет совсем. И даже возникшие из-за тех фотографий подозрения я развеяла моментом, сказав, что выпала же дуре судьба — полюбить человека и пытаться от него забеременеть, а взамен выслушать обвинения в попытке обмануть этого самого человека. Он поверил, потому что не ждал этих слов и потому что я напомнила ему: не я к нему пристала, а он ко мне, и не раз ему доказывала, что деньги его мне неинтересны — я сама небедная. Даже когда я пропала вместе с его приближенным, до последнего момента он наверняка был убежден, что меня похитили его недоброжелатели, — потому-то и послала ему на пейджер сообщение: “Когда встанет, позвони. Твоя Л.” Послала в день отъезда из Москвы, еще не зная, что через пять минут после звонка в пейджинговую компанию его “Вольво” взлетит на воздух и я услышу этот взрыв, потому что Кореец специально припаркуется по пути в аэропорт около кронинского дома.
Так что это была игра. Игра, после которой я себе сказала, что больше играть уже не имеет смысла, потому что там ставкой была жизнь. Но и сейчас ставка была высока — мое спокойное будущее, — и по этой причине играла я всерьез. И чувствовала себя как великий некогда актер, после долгого перерыва вышедший на сцену и начинающий постепенно вспоминать слова, интонации и жесты и примерять их к новой роли в новом спектакле. И не знающий еще, ждет ли его награда в виде аншлага, летящих на сцену цветов и грома аплодисментов или провал и гнилые помидоры из полупустого зала и поспешное падение занавеса. Театр, конечно, великое искусство, но ему не было бы равных, если бы от игры актеров зависела их жизнь, если бы за плохо сыгранную роль их убивали или сажали. А слова “не верю” звучали бы не упреком или выговором, но смертным приговором.
— Мне не очень нравится твое предложение, Олли. — А у него язык уже чуть заплетался, все же четыре “драй мартини” для американца много, они, как правило, пьют по чуть-чуть. — Мне кажется, что это как-то неудобно.
— Когда мне было шестнадцать лет, Джек, я сказала себе, что в отношениях между мужчиной и женщиной нет ничего неудобного, и с тех пор следую этому правилу. — Ну это я преувеличила, конечно, на самом деле я себе в четырнадцать это сказала, даже в тринадцать. — Жаль, мне моя мысль понравилась — узнать от тебя что-то очень интимное и в каком-то смысле извращенное: я ведь обожаю разные извращения, они так разнообразят жизнь, делают ее такой интересной. Но если тебе не нравится, забудем о нашем разговоре…
Хватит его подталкивать, и так уже переборщила, кажется, и беседа у нас чересчур откровенная. Делаю вид, что все нормально, что я ничуть не огорчена, при этом показывая как бы тщательно скрытое легкое разочарование, которое он, как спецагент ФБР, должен бы заметить.
— Что ж, я, в любом случае, собиралась уезжать — мне надо еще заехать на одну вечеринку. Жаль, что не могу пригласить тебя с собой, Джек Если захочешь — или если надо будет по работе, — позвони, о’кей? Ты прав, наверное, — тем более что то заведение, про которое я тебе говорила, оно очень дорогое, и там нужны наличные. Хотя я думала оплатить твой поход, ведь это отчасти ради меня. Ну что ж, мне пора…
Джек не так хорошо контролирует эмоции, как я. Может, спиртное тому виной? У меня такое впечатление, что он понял, что я ему хотела показать, — и теперь ему кажется, что если бы он поехал в этот клуб, то у нас с ним потом могло бы что-то быть после его откровенных рассказов о своих впечатлениях. Не сегодня, не завтра, но могло бы — причем в самом ближайшем будущем. Он ведь должен понимать, что с возращением мистера Кана наше общение прекратится, ограничится деловым — и должен ценить время и ухватиться за возможность, пока она, сорри за тавтологию, возможна.
— Может быть, ты завезешь меня по пути в этот клуб, Олли? Интересно посмотреть, что же такое стриптиз для богатых, — и с удовольствием расскажу потом тебе.
— О, как прекрасно! — изображаю прямо-таки детский непосредственный восторг. — Чудесно! Обещаю, в свою очередь, рассказать о том, что такое мужской стриптиз, я видела как-то в Москве. Прекрасно! Такой опытный мужчина, как ты, сможет мне все передать. Я так хотела бы перенять навыки стриптизерши и как-нибудь станцевать такой прайвэт дэнс для мужчины…
Он уверен сейчас, что после его посещения стриптиза мы встретимся в следующий раз в более уединенном месте и, когда он мне все расскажет, я буду танцевать перед ним и для него. В общем-то, верно — так я и сказала, пусть и завуалированно. Как там говорится — надежды юношей питают? А что касается мужского стриптиза, то я соврала — никогда не ходила и не пошла бы в жизни, потому что мне это неинтересно. Членов я перевидала достаточно, а раздевающийся под музыку мужчина меня не возбудит — меня куда больше возбуждает с сопением срывающий с себя одежду Кореец, когда нам обоим захотелось вдруг и нет сил идти в ванную и откладывать процесс.
Я, вообще, к стриптизу равнодушна — и к мужскому, и к женскому. На мой взгляд, любить стриптиз, возбуждаться от него — это хотеть то, что движется. Мужчина, пришедший в стриптиз-клуб, представляется мне чудовищем из фильма “Хищник”, в котором еще Шварценеггер играл, — мужчина, как то чудовище, видит не женщину конкретную, а нечто расплывчатое, дергающееся, сбрасывающее с себя тряпки. Да и, вообще, искусственно все это, этакий гомункулус. Другое дело — просто танец обнаженной женщины, естественный и искренний. В этом я вижу нечто первобытное, языческое, некий акт слияния с природой, растворения в ней: танцующая разливается в воздухе, вздымается языками пламени, стелется по земле, и в танце этом все стихии приобретают ярко выраженную сексуальность, рождают еще одну стихию — желание…
…А он ничего в постели — говорю себе, когда на следующий день просматриваю видеозапись, сделанную в одном из номеров. Выбрал себе худенькую и темную — льщу себе, что единственную, более или менее напоминающую меня, хотя я совсем другая, — и она танцует для него, а потом имитирует акт в постели и делает это неплохо.
Со смертью Яши напряженнее стало с клубом. Раньше Кореец забирал деньги у Сергея, у того менеджера, что Яша нам дал, а теперь мне приходится. Через сейф в банке, разумеется. Стремно. Особенно в свете нынешней ситуации, тем более что деньги мне не слишком нужны, а к кассетам я давно утратила интерес. Я уже через неделю после того, как мы открыли клуб, подумала, что он нам абсолютно не был нужен: сцены все однообразные, ничего интересного, а риск есть.
Сергей, кажется, удивился, когда я ему сама позвонила и сказала, что мне нужны записи за прошлый вечер. Подъехал, куда я сказала, и все передал без вопросов, плюс конверт с деньгами за последние две недели. Пятьдесят тысяч наличными — с учетом того, что он оставляет свой процент себе и девицам платит, а официальные доходы идут на счет. Я и не подозревала, что это такой доходный бизнес. Ладно, Юджин вернется, и они разберутся в реальных доходах и расходах — он его опасается, по-моему, что разумно, и вряд ли будет врать.