Скажи смерти «Да»
Шрифт:
Я даже подумала как-то, вспоминая его, что дьявол многих подвергает испытаниям, брызгая на них дьявольской своей, вельзевуловой кислотой, — и кто-то испытание проходит нормально, как я, к примеру, равнодушная к деньгам, а кто-то его не выдерживает, поскольку подвержен коррозии, и превращается в чучело, в муляж. Как Хохол, у которого вельзевулова кислота разъела душу, а дырки соломой были заткнуты. Потому он только внешне и напоминал прежнего человека, внутренне став совсем другим. А если бы сохранял он способность нормально мыслить, мог бы предположить, что, коли дело выгорит, Кронин и его уберет; мог бы задуматься и над тем, что все рано или поздно вскроется.
И что в итоге? Кронин убил тебя, и Олю, и фактически Хохла и сам из-за этих денег погиб, и если
Так что ты права была, мама: все из-за денег. Но в то же время потребуй кто вернуть кронинские деньги не от Яши, а от меня — я бы из принципа их не отдала: слишком много людей из-за них погибло…
Пятнадцатого опять фэбээровец позвонил, Бейли. Попросил встретиться с ним в городе. И снова ничего конкретного, отчего у меня возникла почти стопроцентная уверенность, что он просто так хочет со мной встретиться. О делах почти не говорили — я только поинтересовалась, как продвигается расследование Яшиного убийства, а он, в свою очередь, спросил, не прилетел ли мистер Кан, и все. Дальше о чем угодно, только не о деле. И хотя он был само обаяние, я чувствовала, что опасность от него исходит, от этого молодого, очень приятного мужчины, — но внешне ничем своих ощущений не выдавала.
И соблазнять его не хотелось — хотя и видела, что он хочет. Но тут другая идея в голову пришла — как нейтрализовать опасность, которую он собой представляет. И разговор перевела совсем в другое русло.
— Вы женаты, Джек?
— Нет, Олли. Только не подумайте, что я голубой — в ФБР с этим строго. Просто слишком много работы, да и мне всего тридцать один.
— Но на девушек времени хватает, не отпирайтесь, я знаю. Такой тип девушкам нравится. Признаюсь, вы даже мне нравитесь, хотя я люблю взрослых мужчин. Скажите честно — у вас много герл-френдз?
Он смущается, слишком интимный оборот принимает беседа, но, кажется, делает вывод: между нами установятся интимные отношения — и потому откровенничает, рассказывая о своих былых и нынешних увлечениях и связях.
— А ты, Олли? — слава богу, теперь его “you” уже звучит как “ты”.
Думала сказать, что была замужем, но вдруг он пока не знает ни о чем, ничего не проверял, не выяснял, на чье имя был открыт предназначенный тобой на фильм счет. И не знает, кто вкладывал деньги в Яшин бизнес, и других бизнесменов российских подтягивал, и помог ему в итоге организовать мощную финансовую корпорацию.
— О, я люблю мужчин — но я слишком ветрена, так что людям серьезным лучше со мной не связываться.
Видя, что он проглотил наживку, начинаю ему рассказывать про то, как молодежь занимается сексом в Москве — как раньше занималась, когда я была школьницей и не было ни у кого своих квартир, не было порнофильмов и журналов типа “Пентхауса”, — и про проституцию, и про многое другое. Отмечая, что ведь он возбудился, точно возбудился, и сейчас совсем не думает о том, что, может быть, я специально рою ему яму, — или же уверен, что это совсем не яма и он из нее всегда выберется. А я продолжаю излагать свои впечатления от отношения к сексу в Штатах, от скудного ассортимента секс-шопов и национального стремления вернуться к семейным ценностям, о том, что американское общество представляется мне пуританским. Когда вижу, что он дошел до кондиции, перевожу разговор на любимое мужское развлечение Америки — стриптиз. О том, что хотела бы посмотреть сама, но понимаю, что женщинам в такие места лучше не ходить. И тут же, как бы невзначай, вспоминаю, что слышала от кого-то из киношников, что открылось недавно новое заведение в городе, весьма элитное, с фантастически красивыми, чувственными девицами, исполняющими “прайвэт дэнс” в отдельных комнатах, переодевающимися и меняющими с помощью париков цвет волос по желанию клиента.
— Все хотела отправить туда Юджина, чтобы потом поделился впечатлениями, — но сам понимаешь, что потом нам стало не до того. Может, ты сходишь, Джек — я бы отвезла тебя туда, запомнила специально адрес? А потом ты бы мне рассказал. Может, ты увидел бы там что-то такое, что было бы для меня откровением и помогло бы мне стать более сексуальной?
Опасная игра — может ведь и заложить потом полиции. Но сейчас он возбужден и подвыпил — я постаралась, хотя сама почти не пила, объясняя, что за рулем, а ему проще, потому что он на такси. Тем более девицы сами ни к кому не пристают — а если он пристанет к ней и между ними что-то будет, то это ведь его вина уже, это он ее заставил нарушить все правила путем подкупа. Зато если между ними что-то будет, пленка мне очень пригодится — может быть, пригодится, хотя не хотелось бы, чтобы наступил такой момент, и, судя по тому, что он не рассказал о расследовании, он и не должен наступить. Но, как Кореец говорит, лучше перебдеть — а я ему верю.
Он клюет, кажется, — хорошо, что играть я умею, давно уже опробовала актерское мастерство на мужчинах. В свое время и невинность имитировала, и неискушенность, и испуг, и бескрайнюю развратность, и дикую страсть — и, хотя до тебя я ни с кем не кончала, все верили, что я с ними испытываю кучу оргазмов. Правда, давно не практиковалась — в последний раз с Крониным играла, и ведь переиграла его, выиграла у старого недоверчивого хрыча. Благодаря этой игре даже вырваться удалось, когда они меня прижали с начальником его охраны и предъявили мне фото, на которых я с Корейцем в ресторане и у тебя на кладбище. И то я выкрутилась, найдя правильные слова и жесты, и Кронин раскаялся и прощения просил, а я знала, что была на волосок от смерти. Потому что человек, легко распорядившийся убить тебя, а потом и меня, с такой же легкостью убил бы меня еще раз — на сей раз за то, что помогла ему стать жертвой махинации и потерять огромное количество денег, авторитет, работу и жизнь в итоге.
Да, это была игра, не чета нынешней. И знакомство наше выглядело случайным, и произошло по его инициативе, и первый интим был как бы по его воле, и мое увлечение им казалось реальным, и мои слова о том, что я рассталась с очень близким человеком, поскольку поняла, что деньги для него важнее меня, и очень переживаю это, и теперь хочу уехать за границу на год или два. Он именно из-за этого и пошел на сделку — ведь я ему сказала, что он мне очень нравится, но от намерения уехать из Москвы я отказаться не могу, а его богатство на меня впечатления не производит, равно как и то, что он президент банка, и намекнула, что, если бы он готов был отойти от дел и уехать со мной, я была бы счастлива. Он клюнул, хотя до этого ни на какие предложения американцев и арабов не реагировал. А тут клюнул, утратил бдительность, поверив мне и размечтавшись о жизни с молодой женой где-нибудь в Майами, где был у него особняк.
Правда, он и так бы мог уехать: неужели не хватило бы нам его швейцарских денег? Одиннадцать миллионов, как-никак, да и в Москве у него миллион был, как минимум, а скорее всего, побольше. Или он представил, как я останусь после его смерти безутешной вдовой с кучей детей, которых мне не на что будет кормить? Или думал о наследнике, с детства необычайно серьезном деловитом мальчике с умными глазами, который пойдет по стопам отца и увековечит его фамилию в названии своей фирмы и завоюет потом весь мир? Признаться, сомневаюсь, что он заботился о том, каково мне будет после его смерти, — да и не собирался он умирать, он жить планировал еще лет двадцать, как минимум, — и думаю, что именно из жадности решил он провернуть последнюю в своей жизни сделку.