Скажи смерти «Да»

Оранская Анна

— Не стоит, конечно, не стоит, — горячо убеждает он. — Если вам нужна охрана, я все обеспечу здесь, прямо в аэропорту вас и встречу вместе с бодигардами. Неужели у вас серьезные проблемы, Олли? Здесь ничего не бойтесь, я все решу. И прилетайте обязательно — нам необходимо встретиться…

Соглашаюсь неуверенно, и по пути домой думаю, что ни хрена он решить не может, если уж Яша не смог. А он не другому человеку безопасность обеспечивал — самому себе, и вот результат…

…Они, кажется, не понимают, почему я не спешу. И я не очень понимаю — но тем не менее стою в их окружении в гигантском, заполненном людьми аэропортовском зале, не обращая внимания на то, что объявили уже посадку. Объясняю это тем,

что руководствуюсь инстинктами, которые подсказывают, что не надо торопиться. Но предполагаю, что на самом деле просто хочу отвлечься, вспомнить, как прилетела сюда после визита в Москву, как провожала здесь Корейца. Два месяца прошло — а кажется, что много лет. И сейчас, вернувшись сюда, вижу, что здесь ничего не изменилось, а в душе у меня — многое. Рубец на сердце, оставленный его отъездом, никак не заживает, и ноет, и хочется тронуть его воспоминаниями.

Что ж, все решилось вроде нормально. Когда из машины сообщила мистеру Джонсону, шефу моей охраны, что собираюсь на пару дней в Нью-Йорк, и одна при этом — и совсем не собираюсь требовать с него возврата денег за те дни, когда его люди со мной не будут работать из-за моего отсутствия, — он так горячо принялся меня уверять, что без них мне лучше не лететь, что я согласилась сразу.

Говорила я с ним по телефону одного из охранников — как и положено ученику величайшего конспиратора, — и по этому же телефону заказала билеты на следующий день, и попросила охрану съездить за ними уже после того, как доставят меня домой. Мне так спокойней было — чтобы никто не знал, и не видел, и не догадывался о моих планах. А вернусь я, возможно, немного с другими мыслями и в другом настроении. В каком, трудно сказать — и мой рубец или зарастет и не будет больше меня беспокоить, или расползется, разорвав ткань, превратившись в огромную зияющую рану.

Возможно, опять же, что вернусь не одна — надо будет побеседовать с Виктором, намекнуть, что нужен мне человек или два для особого поручения, за выполнение которого готова заплатить очень большие деньги. Я его, правда, год не видела — но когда общались в последний раз, да и перед этим, он мне показался человеком надежным и понимающим. По крайней мере, после моей выписки из клиники различные щекотливые поручения — типа официальной замены фото на моих документах — выполнил быстро и четко. Надеюсь, что он и здесь поведет себя так же — особенно когда узнает, кто Яшин убийца и что именно этот человек теперь угрожает мне. Думаю, что поводов для мести у него предостаточно — так что пусть найдет исполнителя, а я все профинансирую, сколько бы это ни стоило.

За кровь надо платить кровью, в этом я убеждена — и Ленчик должен заплатить. А что касается его людей, они для меня вряд ли представляют опасность — судя по тем, которые с ним в ресторане были, это просто быки, пехота, которая с утратой своего главного растеряется и вернется обратно в свой осиротевший лагерь. Хотя стоило бы, конечно, и с ними разобраться — чтобы снять проблему раз и навсегда. Но уверена, что, кроме Ленчика, тюменца и Ленчиковых людей, больше никто ничего о пятидесяти миллионах и обо мне и о Корейце и знать не знает.

Ну разве еще главные заказчики из славной нефтяной компании, но что-то сомневаюсь, что Ленчик или находящийся рядом с ним их представитель ежедневно отчитывается по телефону о проделанной работе. Все же о таких вещах по телефону не говорят — и одно дело сказать в трубку, что ждут приезда таких-то и таких-то, давая понять, что нужны исполнители для убийства Яши, а другое дело — регулярно сообщать, где находишься, и какие меры предпринимаешь, и называть имена, в частности мое. Ну, наверно, знает руководство этого тюменца — точнее, конкретный человек, отвечающий там за данную операцию, — что он в Лос-Анджелесе, где их уплывшее богатство и находится. Но вряд ли им известно мое имя и прочие детали. Так что не будет этих семерых — скорей всего, это и есть вся Ленчикова бригада, Кореец же говорил, что людей у него мало, и все сплошь

отморозки — и дело закроется само собой.

Да что сейчас об этом — об этом в самолете можно будет подумать, лететь-то прилично, четыре с лишним тысячи километров. А пока — пока вспоминаю, как возвращалась в Лос-Анджелес из Нью-Йорка после поездки в Москву и как радостно было на душе и легко, что все позади, что все плохое осталось там, в далекой России. Чуть больше года прошло — всего-то, навсего…

— Может быть, пойдем, мисс Лански? — осмеливается один из них. Давно чувствую, что они недоумевают, что я тяну — и вот решились наконец поинтересоваться. Понимаю, что им тут неуютно: народа много, а они при моем теле, и хрен заметишь заранее, если кто из толпы решит на это тело покуситься. Я-то знаю, что покушаться на него пока никому не надо, но им все это не объяснишь.

— Пять минут, — отвечаю. Некуда торопиться, билеты зарегистрированы, без нас не улетят, а багаж мы не сдавали: Джонсон сразу сказал, что сдавать его не надо, чтобы быстро покинуть здание аэропорта в Нью-Йорке, где народа побольше. Да и нечего сдавать — вопреки утверждениям о том, что женщина, улетая даже на пару дней, набирает гору чемоданов, у меня с собой небольшой квадратный чемоданчик с косметикой и двумя парами чулок, а у этих по атташе-кейсу — чистые рубашки, думаю, и белье.

Кстати, интересно, как они собираются с оружием садится в самолет? Один из них подходил к местному служителю порядка, беседовал с ним о чем-то долго и серьезно, но я уточнять не стала, а теперь задумалась: с одной стороны, с оружием их в салон пускать не должны, тем более что они частные детективы, а не полиция, а с другой — если они сдадут оружие перед посадкой, что от них толку — вдруг прямо там на нас нападут или после посадки в Нью-Йорке, еще до того, как они получат свои стволы обратно. Любопытно, любопытно — хотя полагаю, что мистер Джонсон обладает достаточными связями, чтобы их пустили в самолет со стволами.

Черт, лезет в голову всякая муть — ну какое мне дело до того, как они будут решать этот вопрос? Ладно, пора. Киваю им, показывая глазами на выход к самолетам, и уже почти подходим, как вдруг вспоминаю, что в самолете сигары курить запрещено, а значит, надо купить пачку сигарет — без курения я столько часов не выдержу, слишком нервничаю, да и место себе зарезервировала курящее. Резко разворачиваюсь, на ходу бросая им, что мне нужно, устремляясь в противоположном направлении, и на ходу ловлю встревоженный взгляд незнакомого человека, которого видела здесь мельком еще минут сорок назад. Да мало ли куда он смотрит — тут же отвожу глаза, выискивая магазинчик, торгующий журналами, газетами и заодно сигаретами, и, оборачиваясь на всякий случай, вижу, что он мобильный прижал к уху, по-прежнему глядя на меня и говоря что-то быстро, и кажется, читаю по губам слово “сука”.

“Сбрендили вы окончательно, мисс Лански, — с чем вас и поздравляю!” Влетаю в магазинчик, только здесь обнаружив, что мелочи у меня, кажется, нет — только стодолларовые купюры, вполне так по-московски, где долларовая купюра достоинством меньше сотни презираема и никчемна. Черт, нужно-то два доллара, у охраны просить как-то неудобно. Жду, поглядывая уже на часы, пока мне отсчитают сдачу с сотни — девяносто семь с небольшим долларов, и оглядываюсь от нечего делать по сторонам, чтобы не смотреть на физиономию отсчитывающей сдачи девицы: за ее улыбкой проглядывает недовольство.

Опять этот тип с телефоном тут — стоит чуть поодаль, с сумочкой через плечо, по-прежнему беседуя по мобильному и глядя в мою сторону. Паранойя это, мисс, самая натуральная — может, и продавщица, позвякивающая мелочью, агент Ленчика? Пока она там копается, извлекаю из чемоданчика пакет с фотографиями — осторожно, чтобы не увидела их нервничающая уже охрана, беспокоящаяся, что до конца посадки осталось пять минут. Ленчик, тюменец, бычина из ресторана, рожа в автомобиле. Есть! Вот он, этот любитель разговоров по мобильному, в ресторанчике мотеля!