Скажите Жофике
Шрифт:
Марта стала перелистывать страницы. Рядом с фамилией Марианны Халлер она записала: "Девочка получила путевку не потому, что она самая лучшая ученица, а потому, что ей необходимо воочию убедиться, что таких способных, хороших учеников, как она, полным-полно всюду, среди различных национальностей". Вот бы удивился Добаи такой мотивировке. Возле фамилии Лембергер поставлена дата и вопросительный знак. Его можно теперь стереть – Лембергер принесла уже справку от врача, что она здорова. А какая худущая девочка. Это потому, что сильно тянется ввысь. Ее обязательно нужно периодически посылать к доктору, чаще, чем других детей. Отец Лембергер умер от
Редко случалось, чтобы у Марты перед чем-нибудь так вот опускались руки. Вспомнив о Доре Гергей, она вконец расстроилась. У Жужи Сакалл тоже было тяжелое положение. Но там Марте приходилось сражаться с одним лишь человеком – с пьяницей отцом. Дьёрди Немеш – тоже трудный случай: сошла с ума мать. Но Марта все-таки нашла выход из положения. Нет неразрешимых проблем, если к родителям можно найти дорогу. Легче договориться с умалишенной женщиной, чем с человеком, который хитрит и скрытничает. Гергей юридически находится под опекой своей старшей сестры Виктории Вадас. Но за Вадас укрепилась недобрая слава, о ней говорят шепотом, в чем-то подозревают. Формально Вадас ни в чем не виновата. Она законно занимает квартиру, работает на дому кустарем – разрисовывает платки. В доме всегда порядок, девочка содержится в чистоте, хорошо учится. И все же Марта чувствует, что в семье неблагополучно. Над Дорой нависла какая-то беда. Но не может же райсовет на основании одних лишь эмоций Марты Сабо менять девочке опекуншу. Правда, некоторые мамаши рассказывают, что видели Викторию в ресторанах в обществе мужчин, но это тоже не основание для принятия каких бы то ни было мер.
Когда началась вся эта история с Калманом Халлером и мамаши стали нашептывать Марте, что слишком часто видят Халлера с Вики, Марта попыталась вызвать Халлера. Он, конечно, не явился. Подождав несколько недель, Марта сама разыскала его в музее. Тогда он обошелся с ней просто невежливо. Даже вспоминать об этом неприятно. В последнее время ничего не слышно о них, может быть, все уладилось. В таких случаях всегда достается тому, кто попытался вмешаться. Ничего, ей, Марте, не привыкать быть козлом отпущения! Во всей этой истории больше всего жалко Дору. Бедная крошка, теперь она совсем одинока. Даже Марианны и Жофики нет рядом. А остальные девочки просто не хотят с ней водиться – матери в таких вопросах не знают пощады. Как будто Дора ответственна за дела сестры! В райсовет все-таки следует зайти посоветоваться. "Вот о чем надо писать Юдит Надь, – вновь с ожесточением подумала Марта. – О таких детях, у которых вся родня жива, а дети хуже круглых сирот".
Марта собралась идти обедать. По черной лестнице с шумом спускалось звено юных поварят. Занятия окончились, и девочки спешили домой – "добирать" после учебного обеда. А вот и Жофи Надь. Она поднимается вверх, тащит сумку со шпинатом и бутылкой молока. Сейчас она на площадке встретится с девочками. Пусть, пусть, по крайней мере хоть кусочек пройдет с пионерами, а то они перед ней носы дерут. Жофика с девяти утра находится в школе. Сейчас уже больше часа. Все-таки что она тут делает столько времени? Вот и грушу ей бросили сверху. Молодой каменщик весело улыбался. Теперь-то девочки не будут задаваться перед ней. Откуда она знает еще и каменщика? Наверное, обо всем можно будет узнать у Понграца.
Марта попрощалась с детьми и пошла домой. Наскоро сварила себе кое-что, пообедала и прилегла отдохнуть. Она взяла книгу, но никак не могла сосредоточиться. Полученное утром письмо не давало покоя. К чему такая спешка? Почему не могли подождать еще пару дней? Почему именно сегодня и именно в пять, в конце рабочего дня? В институте работа кончается в половине
Пончики лежали на месте, они немного осели, но в общем выглядели весьма аппетитно. "Прозьба нестучать". Ну хорошо, она стучать не станет. Как тихо, точно на кладбище!
До чего же исхудал Понграц! Какое у него маленькое, усталое лицо! Старик, видно, не очень рад ее приходу, да и чему тут радоваться, ему, наверное, надоело в тысячный раз повторять, что он себя чувствует ничего, сносно. Постель чистая, в комнате порядок. Марта подала ему пончики. Понграц поблагодарил, но к пончикам не притронулся. Сказал, что съест позже.
На стене висит шляпа – вероятно, осталась в память о внучке. Как все-таки печально! Секей и дядя Пишта никогда не ладили между собой, а у Добози свои заботы. Нелегко старику болеть!
– А не нужна ли вам какая-нибудь помощь? – спросила Марта. – Звено поварят приходит сюда каждый день. Это очень хорошие девочки. Они могут вам сделать все, что нужно.
Понграц ответил, что ему помогают,
Помогают?
Марта вдруг забыла о письме Добаи. На маленьком столике лежала салфетка, аккуратно сложенная в виде конуса. Перед Мартой всплыла давно забытая картина: накрытый для гостей стол в доме Юдит Папп и салфетки, поставленные вот такими же пирамидками. Она еще смеялась, когда ее оставляли обедать, и называла замысловатую полотняную горку "обезьяньей забавой".
– Значит, у вас есть помощница? И как она, справляется?
– Вполне.
Ух, какие колючие глазища! Думает, она его испугается. Вот так же он стращал ее, когда сообщил, что не намерен больше посещать вечернюю школу для взрослых. Не следовало его освобождать от занятий. Теперь бы писал: "Не стучать".
– И варить умеет?
"Ну и глупая, – подумал старый Пишта. – Окончит такая вот семьдесят семь учебных заведений, а глупа, как пробка". А он еще ругает маленькую Жофи, насколько же она толковее учительницы. Ведь венгерским языком говоришь ей, и не понимает.
– Умеет, умеет.
Всем своим видом старый Пишта показывал, что расспросы ему надоели. Он даже глаза закрыл.
Утомила уже тебя?! Так я и поверила. Сидит себе один, как сыч, целый день, хоть бы обрадовался, что заглянула к нему!
– А скажите, кто вам помогает?
Вот ведь дотошная! Понграц снова открыл глаза. Она, видно, не собирается оставлять его в покое. Точь-в-точь как Шара.
– Да одна тут…
– А кто ее прислал, профсоюз или родительский комитет?
У профсоюза и родительского комитета только и заботы что посылать благодетелей к хромому, больному старику! Ох, и глупа же ты, матушка, ох и глупа! И ты еще ставишь отметки да выговариваешь малявкам! А весной, видишь ты, заметила мне: коридоры, мол, не совсем чистые. Вот и подмела бы!
– Говорю вам, ходит тут одна, Жофией Надь зовут. Нанял я ее, вот она и ходит.
И чего тут глаза таращить? Похоже, что она сейчас упадет со стула. Неужто он, старый Понграц, такой уж нищий, что не может себе никого нанять? Или ей думается, что только она живет хорошо? Ведь он в жизни никогда не закладывал за воротник, и все необходимое у него, слава богу, есть, в одежде почти не нуждается – райсовет выдает спецовку. У него даже сбережения завелись. Что она на это скажет? Стоит ли говорить с глупцами! Старый Юхош тоже глупец. Из всех, кто сюда лазит, он, Понграц, в состоянии переносить только девчонку.