Сказка о принце. Книга вторая
Шрифт:
Резкий звон бьющейся посуды привлек его внимание. Патрик поднял голову. Ну, так и есть. Ребята все-таки упились и жаждут развлечений. Пьяная компания (впрочем, поредевшая, теперь их осталось человек шесть) на все корки разносила хозяина за то, что пиво прокисшее. Ага… сейчас драться пойдут. Точно. Вот один высоченный, крепкий детина, уже идет, расставив руки, в сторону кухни.
От столов донеслось несколько возмущенных возгласов: кто-то из посетителей попытался урезонить буянов. Мол, и хозяин - человек честный, и пиво у него всегда приличное, а уж кормят – от пуза, так что вы, видать, господа хорошие, обознались с пьяных глаз.
Хозяин выскочил из кухни и возмущенно закричал, что в следующий раз он на порог пускать не будет таких гостей, которые посуду бьют и его, хозяина, в обмане обвиняют. А сейчас пусть-ка они попробуют не заплатить… на помощь уже спешил вышибала – крепкий детина, босой, в распахнутой на груди безрукавке.
Патрик молча наблюдал за ругающимися.
Вышибала, вывернув руку самому отчаянному из гуляк, потащил его к выходу. Сзади бросились на выручку двое дружков вопящего, вырывающегося «пострадавшего». Завязалась потасовка.
Вскрикнула одна из служанок, та, с косой, что подавала ему обед: мужик под шумок поймал ее возле кухни, схватил ее за руку, притянул к себе, от души облапал. Схватил крепко, но девушка вывернулась, метнулась в сторону, подхватив юбки… с перепугу кинулась не в сторону кухни, а в угол, где сидел за столом Патрик…
– Ах ты, …! – заорал мужик и двинулся за ней.
Патрик ловко и быстро поймал девушку за руку, дернул к себе, толкнул в угол между стеной и столом. Девчонка только пискнула испуганно…
– Остынь, приятель, - посоветовал спокойно, вставая.
– Да я тебя…!
– мужику явно было море по колено.
Патрик ловко ушел из-под пьяного размашистого удара, коротко шагнул вперед и ударил буяна под дых – не со всей силы, просто чтобы остановить. Драться он не собирался. Мужик, скорее всего, не ожидал от худого и нестрашного на вид противника такой прыти, остановился, изумленно хватая воздух ртом, согнувшись едва не пополам.
– Всем стоять!! – загремело на весь трактир.
Бряцая шпорами, шпагами, в двери ввалилась стража…
… Через час служанка Марылька, всхлипывая, зашивала в кухне продранный подол и сбивчиво объясняла хозяину:
– Я ему даже ничего не сказала, сударь… а он лапать полез! Я же совсем ничего, сударь! А он ущипнул даже!
– И ущипнул, - ругался хозяин, - и что? Скажи, мадама какая, ущипнуть ее нельзя! А кто мне теперь за посуду платить будет? Я ведь тебя выгоню, Марыля, и не посмотрю на мать больную!
– Да при чем тут я-то? – зарыдала девчонка. – Они ведь уже пьяные были!
– Твое какое дело?! Пьяные, не пьяные – изволь обслужить! Они мне должны остались, и все из-за тебя!
– Что привязался к девке?
– вмешалась повариха, дородная, неторопливая Линда. – Она к тебе нанималась еду носить, а не подстилкой служить. И деньги твои не себе забрала. Иди вон, спрашивай с полиции!
– Спросишь с них, - проворчал хозяин. Линду он побаивался, она могла и расчет попросить – а где он такую повариху найдет? Его трактир только на ней и держится. – У них что упало, то пропало. И откуда принесла их нелегкая, скажи на милость… Что мы, сами не разобрались бы?
– Ты разберешься, как же, - фыркнула Линда. – Только и горазд, что на девчонок орать да расчетом угрожать. – Она повернулась к Марыльке: - Да не плачь ты! Все ведь обошлось?
– Да… - Марылька опять всхлипнула. – Если б не тот господин…
– Какой господин?
–
– Ну, и дурак, - сказал в сердцах хозяин. – За такую дуру заступаться – самому идиотом быть надо. Вот и довыступался, что самого загребли. А разобраться – так и ни за что вроде. Теперь ни в жисть не отпустят.
* * *
Господин Франц Гудка, начальник городской тюрьмы Леррена, суеверным человеком себя не считал. Однако была в его жизни одна примета, которая повторялась из года в год и из-за которой господин Гудка оч-чень не любил светлый праздник Воскресения Христова.
Нет, на саму Пасху все бывало очень даже достойно и приятно. И жареная курица, дымящаяся на столе рядом с закусками и пирогами. И нарядная теща, которая ради праздника обретала торжественный вид и даже умеряла фонтан красноречия. И румяное лицо его Анхен… Франц очень любил свою жену даже после пятнадцати лет замужества. И выход всей семьей в церковь: господин Гудка - высокий, полный той основательной полнотой, что только красит человека в возрасте, с тщательно расчесанными темными усами, в новом костюме - всегда имел очень солидный вид. И ликующее «Христос Воскресе!» младшей дочки; она, отцовская любимица, первая прибегала утром и теребила его за усы. Словом, все как у людей. Но вот потом…
Уже много лет, из года в год, сразу после Пасхи на господина Гудку начинали сыпаться неприятности. Всегда разные, но всегда неприятные. Масштаб мог быть любым: от скандала с тещей (две недели в доме стояла прямо военная тишина) до сбежавшего, как в позапрошлом году в аккурат в Светлое воскресенье, из тюрьмы уже осужденного на каторжные работы преступника по кличке Лыжа. На поиски Лыжи были «брошены лучшие силы», и заварившаяся каша едва не стоила начальнику тюрьмы его места. В списке неприятностей еще много чего числилось, и иногда Франц, тяжело вздыхая, пытался вспомнить, не проклинала ли его в детстве какая-нибудь цыганка. Уж он и к бабкам ходил порчу снимать, и в церковь каждый год на Страстной щедрый дар жертвовал – ничего не помогало.
В конце концов, господин Гудка даже привык. Может, думал он, это ему за удачу в делах и в жизни. А что, в самом деле? Семья – лучше не бывает (ну, теща… что теща… мама жены, да), по службе все отлично (скоро можно будет и собственный выезд завести), силой и здоровьем пока Бог не обижает… Не все ведь коту мышей ловить.
В нынешнем году о неприятности стало известно заранее, и господин начальник тюрьмы тихо молился про себя, чтобы этим дело и кончилось. Неприятность ожидаемую пережить всегда можно. Через неделю после Пасхи в тюрьму должно было пожаловать с инспецией высокое начальство. К визиту гостей тюрьму снаружи побелили и покрасили, в кабинете Гудки заменили скрипучий стол и стулья на новые, тюремному повару был отдан строгий приказ (ничего, успеет еще свое унести), в коридорах заменили факелы на новые, еще не успевшие отсыреть. Оставалась проблема нехватки мест в камерах, и вот ее-то и предстояло решить, и не за две-три недели, как обычно, а в ближайшие несколько дней. Страстная неделя всегда бывала для столицы урожайной: в преддверии праздника Леррен очищали от попрошаек, воришек, кто покрупнее, бродяг и прочего непристойного люда. Но ведь всех их нужно куда-то девать! А тюрьма-то – не мыльный пузырь, больше, чем есть, не растянется!