Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига
Шрифт:
Я встревожено посмотрела на Джастера, но он только приложил палец к своим губам, потом к моим, спокойно натянул рубаху и соскользнул вниз.
Вздохнув, я поправила платье, ещё ощущая прикосновение на губах. Вот как так у него получилось? И поцелуй, и обещание, и просьба о молчании…
— Чего звал-то? Я уж задрёмывать хотел.
— А зазноба твоя спит?
— Спит. И я хочу, уж не обессудь.
— Ты погодь, трубадур. Послухай, чево скажу, а потом уж сам думай.
— Говори.
— Ты обмолвился,
— Собираюсь, а что?
— Не ходи туда, трубадур. Прямой дорогой не ходи и кривой остерегись. Худо там. Ужо не знаю, где правда, где нет, но слыхал я, лютуют в той стороне разбойники дикие.
Всё мое расслабленное настроение вместе с досадой как рукой сняло.
Разбо… Ну конечно! И стражник в Кронтуше говорил, что на юге разбойники распоясались! И… и господин Эрдорик тоже говорил про банду, которая…
— Дикие, говоришь? — спокойно переспросил Шут. — А в чём дикие?
— Молва дошла, — Томил понизил голос и мне приходилось прислушиваться, — не простые то разбойники, а нелюди самые что ни исть! Нечисть и нежить, так-то! Слыхал я, ужо три деревни они пожгли, никого не оставили…
В ужасе я зажала рот ладонями, чтобы не выдать себя. Три деревни… и никого в живых… Великие боги… Выходит… выходит это та самая банда, которая…
— Так уж прям и никого? А кто ж тогда молву пустил? — усомнился Джастер.
— Э-э, не веришь ты мне, трубадур, а напрасно, — обиделся крестьянин. — Себя не жалко, девку свою пожалей! У старосты нашего в Тирешках жонина родня была — ни души не осталось… Жона евона как услыхала весть таку — так умом и тронулась… С моста в реку сиганула, и достать не успели, утопла…
— Так ты потому весь вечер сам не свой?
— Добрый ты, трубадур. И девка у тя добрая. — Снова вздохнул Томил. — А токма супротив нечисти доброта ваша — тьфу! Пропадёте за ломаный медяк… Жону я вестями такими пужать не хотел, она токма оправилась, дочке душа радуется. А как подумаю, что ж за изуверы по лесам бродют… Эх! Страшно мне, трубадур! Только счастье изведал, а эвон беда кака рядом ходит…
— Рано ты собрался нас хоронить и сам помирать! — Джастер похлопал Томила по плечу. — Далёко Тирешки отсель?
— Пёхом почитай, седьмица. А верхом за три дни доскачешь. За рекой они были…
— А молва когда пришла?
Хозяин дома помолчал, видимо считая дни.
— Аккурат мы с городу вернулись, за день и пришла.
Выходит, новости о разбойниках всего дня три? Или четыре?
Мне стало настолько не по себе, что я не сразу поняла, что судорожно сжимаю в кулаке коготь ожерелья.
Холодный. Как обычно. Ничего страшного, Янига, успокойся…
— И что ж никто этих разбойников не ловит?
Ответом был тяжёлый вздох. И без слов ясно: ловят или нет, а банда эта страшная.
— Пожалей хоть девку свою, трубадур, — снова вздохнул Томил. — Хороша же ж она у тебя! И травница знатная, таку пойди поищи! Не пощадят ведь, звери… И лошадушки вам не помогут! От нежити да от нечисти спасу-то никому нету!
— Хороша, — согласился Шут. — А про нечисть с нежитью откуда молва?
— Не ведаю я того, и не хочу! — хмуро ответил крестьянин. — Молва така идёт, а люди зря говорить не станут.
— Понятно, — спокойно протянул Джастер. — А про умертвия, часом, ничего не говорят люди? Тихо на погостах-то?
— Демоны тебе на язык! Ишщо чево удумал! Да как те такое в ум-то пришло?!
— Тихо, значит, это хорошо… — воин снова похлопал Томила по плечу. — А пришло, потому как много разного я видал, чего тебе и не снилось. Только ни к чему на ночь глядя пугалки рассказывать, лучше спать лечь.
— Эх, трубадур, поёшь ты сладко, да одни байки у тя в башке… И как ты девку-то таку из дому сманил? По виду не глупа она, да и травница знатная, а видать, задурил ты ей голову байками своими да ещё чем…
— Ты за неё не переживай, — судя по голосу, Джастер улыбнулся. — Давай спать лучше, утро вечера умнее. Завтра подумаю, как нам беду твою обойти.
— Подумаешь?
— Непременно.
— На рожон не полезешь?
— Не полезу.
Томил вздохнул, похлопал Джастера по руке и пошёл к дому, а ступеньки лестницы тихо заскрипели под весом поднимающегося воина.
— Джастер?
— Не бойся, Янига, — он вытянулся рядом, а сверху нас укрыл знакомый шелковистый плащ. — Всё хорошо.
Его пальцы зарылись мне в волосы, а сам он навалился на меня сверху, легко касаясь губами лица. Борода и усы у него оказались мягкими и немного щекотными.
Это было очень приятно и волнующе, но меня не отпускали страх и тревога.
— Джастер, постой… а разбойники?
— Тебе меня одного мало, ведьма?
— Джастер!
— Да нет их тут, успокойся уже. Далеко они и сюда не сунутся, людно слишком. А нечисть и нежить вообще реку не перейдёт.
— Ты…
— Уверен я, уверен. Или ты передумала?
— Нет, но…
— Вот и хватит болтать. Иди уже сюда. Я соскучился.
21. Чернецы
Спали мы с Джастером долго, до позднего утра.
Хотя сквозь утреннюю дремоту я слышала, как орал петух, как Вольта ходила доить Пеструху, а затем выгоняла корову на пастбище, но это всё было где-то там, далеко, и меня не касалось. Несколько раз тявкнул пёс, гремя цепью. Приходил к сеновалу Томил, и кажется, даже ступеньки лестницы скрипели под его ногами. Но Джастер, обнажённый и горячий, спал рядом, обнимая меня и защищая от всех бед и тревог мира. И я, счастливая, прижималась к нему и снова погружалась в сон.