Сказки Амаду Кумба
Шрифт:
Нельзя же закрывать дверь перед носом у того, кто в нее стучится, тем более — у брата по м’бару. И вот Муса пошел с радостными и сердечными приветствиями, а Мор Лам в ответ лишь что-то недовольно пробурчал. И лицо у него сморщилось, как голый зад от холодного утреннего ветра. Муса растянулся на циновке рядом с Мор Ламом, который отдыхал, положив голову на колени жены.
Заглушая щебет птиц и даже хриплые крики попугаев, Муса болтал без умолку, — он одни
Но Мор Ламу в тот день было, как видно, не до разговоров. Он отвечал только «да», «нет», «может быть», «иншалла», а чаще всего ворчал что-то невнятное, как и вначале, при встрече с Мусой.
Тень от дерева все укорачивалась, и ноги названых братьев оказались на жарком солнце.
Мор Лам сделал жене знак наклониться и прошептал ей на ухо:
— Где кость?
— Она там!
— Поспела она?
Ава поднялась, прошла в хижину. Она приоткрыла крышку котелка, потрогала мясо. Потом закрыла котелок, вернулась во двор, села и шепнула мужу:
— Она поспела.
Солнце постояло в зените, решая, вернуться ли ему назад или продолжать свой путь, и стало клониться к западу. Тени потянулись к востоку.
Муэдзин призвал верующих к молитве. Мор Лам и Муса, а также Ава — на почтительном расстоянии от мужчин — помолились, прося у аллаха отпущения грехов, воздали хвалу своим ангелам-хранителям и снова легли в тени.
Снова призыв к молитве. Позднее — еще один. Но вот солнце, утомившись за день, ушло отдыхать.
Сразу после вечерней молитвы Мор Лам, встав с колен, отозвал жену в сторонку:
— Где кость?
— Она там.
— Поспела?
Ава побежала в хижину и быстро вернулась.
— Поспела.
— Ох, этот Му-са! — гневно прошептал муж. — Жадный пес, не хочет уходить. Знаешь что, Ава: я заболею.
Сказано — сделано. Мор Лам покрылся испариной, как глиняный сосуд с водой, подвешенный в тени тамаринда, и дрожал, как закипающее молоко.
Муса, как истинный брат по хижине, глубоко сочувствовал страдальцу Мор Ламу. Он помог Аве перенести мужа в хижину, — но не в ту, где стоял котелок.
Мор Лам стонал, дрожал и потел. Жена сидела у его изголовья, брат Муса — в ногах. Так прошло полночи.
Слабым голосом Мор Лам спросил у Авы:
— Где кость?
— Она там!
— Поспела?
— Да, поспела.
— Оставь ее там. Этот пес не хочет уходить. Жена, я сейчас умру. И тогда ему придется уйти.
Сказав это, он прикинулся
Тогда Ава, испуская вопли и царапая себе лицо, сказала:
— Муса, твой брат по хижине умер. Пойди позови марабута и соседей.
— Ни за что! — воскликнул Муса. — Я не покину в такой час моего дорогого брата, не оставлю тебя одну с мертвецом. Земля еще не остыла, первые петухи не пропели, я не стану поднимать всю деревню. Мы оба останемся подле него, мы должны это сделать, ведь мы ему были дороже и ближе всех. Когда взойдет солнце, женщины пойдут к колодцу мимо вашего дома, они сами все увидят и расскажут в деревне.
И Муса снова уселся в ногах покойника, а Ава — в головах.
Земля остыла, пропел первый петух, взошло солнце.
Женщин, шедших к колодцу, поразила необычная тишина в доме Мор Лама. Они вошли и узнали о его кончине.
С быстротой молнии весть разнеслась по Ламену. Пришел Серинь-марабут, старейшины, а за ними толпа мужчин хлынула в дом.
Ава наклонилась к уху мужа:
— Мор, дело плохо. Вся деревня собралась сюда. Тебя хотят обмыть, обернуть в саван… Тебя похоронят заживо!
— Где Муса? — еле слышно спросил «труп» Мор Лама.
— Муса тут.
— А кость?
— Она там.
— Поспела она?
— Поспела.
— Ладно! Пусть они обмывают меня! — сказал Мор Лам.
Труп Мор Лама с молитвами обмыли, как велит обычай. В ту минуту, когда марабут собирался ужо завернуть его в белый саван длиною в семь локтей, Ава подошла к нему.
— Серинь, — сказала она, — муж просил меня прочесть над его телом молитву, которой он меня учил, чтобы господь к нему был милостив.
Марабут и его свита вышли. Тогда Ава зашептала:
— Мор! Вставай! Если будешь притворяться мертвым, тебя обернут в саван и зароют в землю.
— Где кость? — спросил «труп» Мор Лама.
— Там, в хижине.
— Она поспела?
— Поспела.
— А Муса где?
— Он все еще тут.
— Пусть меня хоронят! — решил Мор Лам.
Так и сделали.
Тело положили на доску, прикрыли гробом, служившим всем мертвецам, и, прочитав над ним священные слова корана, отнесли на кладбище.
Женщины не ходят ни в мечеть, ни на кладбище в дни погребений. Но Ава вдруг вспомнила, что должна прочесть еще одну молитву у могилы. Она прибежала. Все отошли в сторону, а она, стоя на коленях у тела мужа, взмолилась:
— Мор Лам, ты зашел слишком далеко! Вставай, или тебя сейчас зароют.
— Где кость? — спросил Мор Лам сквозь саван.
— Она там.
— Поспела она? Она уже совсем поспела?
— Да.
— А Муса?
— Он все еще тут.