Сказки Амаду Кумба
Шрифт:
— Пусть меня закопают. Может, тогда он наконец уйдет.
Были прочитаны последние молитвы, и Мор Лама, лежавшего на правом боку, опустили в могилу.
Первые комья земли уже наполовину скрыли тело усопшего, когда Ава попросила разрешения прочесть последнюю, самую последнюю молитву.
— Мор Лам, — прошептала она в могилу, — Мор, вставай, твою могилу засыпают!
— Где кость? — спросил Мор Лам сквозь саван и песок.
— В хижине, — отвечала Ава, заливаясь слезами.
— Поспела она?
— Она поспела.
— Где Муса?
— Он все еще тут.
— Пусть засыпают могилу!
Могилу засыпали.
И жадному Мор Ламу, Мору-обжоре пришлось втолковывать
— Да ты пойми, я вовсе не умер! Я здесь из-за кости!
А в деревне Серинь-марабут, с одобрения всегда согласных с ним стариков, уже объявил:
— Муса, ты был братом по хижине, больше-чем-братом покойного Мор Лама. Аве не найти мужа лучше тебя. Когда окончится срок ее вдовства, ты возьмешь ее в жены. Она будет тебе хорошей подругой.
И все разошлись, повторяя: «Иншалла!»
Муса на правах хозяина вошел в дом покойного Мор Лама и спросил у Авы:
— Где кость?
— Она тут, — отвечала послушная вдова.
— Принеси ее, надо же с этим покончить.
Повод всегда найдется
Что было сказано? Кто говорил? О чем говорил? Я не слушал. Я насторожился только тогда, когда прозвучало громкое: «Нет!»
Это был голос Амаду Кумба.
— Нет, — говорил Амаду Кумба, — совсем не нужна крупная приманка, чтобы поймать крупную дичь. А повод? Кто хочет, тот его найдет. Конечно, надо уметь воспользоваться случаем. В знойную пору ребенка легко приманить горшком с водой, а гриот Гевель М’Бей и теперь, на старости лет, с восторгом рассказывает, как его хозяин Мар Н’Диай сумел в один прекрасный вечер отделаться от незваного гостя.
В те давние времена у нас был только один комендант на округ. Тебе не одалживали два су, чтобы потом забрать семь. У нас не сидели повсюду ливанцы и сирийцы [28] — только кое-где торговал какой-нибудь Нарр или Ганар [29] . Белые купцы понимали местные языки уолоф и серер не хуже, чем их черные слуги, а эти слуги часто говорили по-французски лучше, чем их хозяин, который спустился прямо со своих гор и даже издали не нюхал Парижа.
28
Ливанцы и сирийцы, поселившиеся в Западной Африке в начале нашего века, посредничают между европейскими торговыми компаниями и местным населением.
29
Мавры из Мавритании. (Прим. автора.)
За два-три месяца до урожая, когда бывали съедены старые запасы, крестьянин занимал у скупщика деньги, чтобы как-то перебиться — выжить самому, прокормить и одеть семью. Потом он отдавал скупщику свой урожай в уплату долга, забирал обратно залог и, сделав закупки, возвращался в свою деревню до новых голодных месяцев, до новой беды.
Скупщиком иногда бывал и местный житель, но чаще — выходец из Сен-Луи [30] . Белый хозяин редко его проверял. Зажиточный и всеми уважаемый, скупщик был покровителем прохожих, благодетелем странников и учеников мусульманских духовных школ, — ученики эти выклянчивают себе пропитание утром, днем и вечером.
30
Сен-Луи —
Самым известным скупщиком в Баоле был Мар Н’Диай, приехавший из Сен-Луи в первый год, когда Дьяндер пересекла железная дорога. Не было жителя в Баоле, который не слышал бы о честности этого скупщика в делах, щедрости его к беднякам, приветливости и сердечности. Своим гостеприимством он прославился во всем Баоле, в Кайоре, от Уало до Сине-Салума [31] .
Вот почему Серинь Фалл решил у него погостить и отправился из Тивауана [32] в Н’Дьенен, где жил Мар Н’Диай.
31
Баол, Дьяндер, Кайор, Уало, Сине-Салум — районы Сенегала.
32
Тивауан — населенный пункт в Сенегале.
Серинь Фалл был одним из тех вечных учеников, что кружат издали около наших настоящих, великих марабутов. Зная с грехом пополам только пять — семь глав корана, эти люди, у которых голова набита всяким вздором, еще смеют называть себя марабутами, обманывая доверчивых простаков, и живут в свое удовольствие, без трудов и забот. За кров и одежду, еду и питье они расплачиваются молитвами, как можно невнятнее бормоча их себе под нос, да еще своей слюной, орошающей протянутые руки взрослых и шелудивые стриженые головки детей. Одни зовут таких серинями (марабутами), другие — просто бездельниками, но название дела не меняет: это бродяга, паразит, вкрадчивый, елейный, вероломный.
И тому, кто им потакает, они садятся на шею.
Итак, Серинь Фалл вздумал отправиться из Тивауана в Н’Дьенен и навестить Мар Н’Диая, богатого и щедрого скупщика, ибо молва о хлебосольстве Н’Диая достигла берега моря, распространилась за великую реку Сенегал и перевалила через горы Фута-Джаллон.
Захватив сосуд для омовений, бурдюк и четки, которые он чаще всего носил на шее или в кармане, а не в руках, Серинь Фалл проторенной тропою тронулся в путь. Он останавливался в деревнях, славил создателя, молился, ел и спал у ревностных верующих, а те наперебой оспаривали друг у друга великую честь пригласить его в гости, надеясь, что он вымолит милость божью им и их семьям.
В один прекрасный вечер Серинь Фалл добрался до Н’Дьенена, и Мар Н’Диай принял его радушно, как принимал всякого путника, угощал щедро, как и подобает истинному мусульманину, истинному уолофу и уроженцу Сен-Луи.
Каждый день в доме Мар Н’Диая кололи барана, резали уток и цыплят, готовили приправы, соуса, множество всяких вкусных вещей в честь Серинь Фалла и на благо его желудку, который, кстати сказать, совсем недавно отвык от простого кус-куса с бобами и щавелем.
Все это очень не нравилось Гевель М’Бею, гриоту хозяина, хотя ему-то ничем не пришлось поступиться ради гостя.
Ребятишки не верили своим ушам, когда Гевель М’Бей брал их сторону против женщин, отгонявших детвору от хижины марабута, чтобы никто не мешал святому человеку в его размышлениях и молитвах.
Ведь раньше Гевель М’Бей, хоть и любил ребятишек, раздавал им одни подзатыльники — для их же блага, как говаривал он, для того, чтобы выросли мудрыми людьми. А теперь он защищал ребят от женщин! И высмеивал женскую доверчивость, глупое преклонение перед Серинь Фаллом.