Сказки из Скородумовки. Лушенька-норушенька
Шрифт:
Семен закраснелся и от смущения заерзал на сиденье.
– Слушай, слушай, - обернулся к нему отец, - у свахи на языке медок, а в сердце ядок. Кто свахе поверит, того порвут звери, что она не скажет, надо сажей мазать. Говорит, что невеста красива, стало быть - как кобыла сива, утверждает, что работящая, значит лодырь или пропащая.
– Врешь, старый дурень, - взвизгнула сваха.
– Сейчас сам увидишь, до чего девка хороша.
Луша попискивала от смеха в уголке. Наконец повозка остановилась. Сваха, нацепив на лицо радушную улыбку, вывалилась из
– А где ж ваша красавица ненаглядная?
– запела она.
– В доме прячется, - ответила мать.
– А скажите мне люди добрые, - вдруг заговорил женихов отец, сам жених скромно стоял в сторонке.
– Чего это мне поутру сон странный приснился? Кажется, что кто-то шепчет на ухо: слепая невеста, слепая невеста. К чему бы это?
– А не в руку сон, - первой опомнилась сваха, - уж такой востроглазой как наша Акулька искать - во всей округе не найти.
Невестина мать подбоченилась и зычно крикнула:
– Акуля!
На крыльцо выплыла дородная девица. Она была одета в праздничный сарафан с красной каймой, на голове был расшитый кокошник, лицо выбелено мукой, брови подведены сажей, а щеки намазаны свеклой.
– Тьфу, - сплюнул женихов отец, - изгваздали девку и не рассмотришь, ее сутки теперь надо в бане отмывать.
– Мам, - вдруг забасила мужским голосом девица, - что это у крыльца блескает не иголка ли?
Мать быстро подскочила, наклонилась, вытащила из утоптанной земли у порога тонюсенькую иголочку и торжествующе показала ее всем.
– Вот! Смотрите, какая моя дочь востроглазая. До того приметлива, до того сметлива!
Все прошли в дом, Семен с невестой задержались во дворе.
Невеста, наклонив голову, улыбалась и смотрела куда-то мимо.
– Ишь, востроглазая, - раздался звонкий голосок над ухом Семена.
– Проверь-ка, дружок, ее востроглазость.
Семен скосил глаз и увидел на своем плече мышку-норушку в платочке в красный горошек.
– Как я ее проверю?
– жалобно проговорил парень.
Мышка что-то зашептала ему на ухо.
– По нраву я тебе?
– спросил Семен.
Невеста зажеманилась и хихикнула, не отводя взгляда от трубы соседнего дома.
– Так поцелуй меня, дорогая, - сказал парень, метнулся к куче мусора в углу двора и схватил старый мокрый валенок с оторванной подошвой.
Вытянув губы, невеста пошла прямо на валенок и щедро чмокнула его в испачканный навозом задник.
– Отец, - закричал Семен, - поехали скорей домой.
И пока они спешно грузились в повозку, из избы выкатились мать со свахой.
– Что такое?
– раскричалась сваха.
– Иль вы поссорились?
– Не, - довольно улыбнулась дочка, - поцеловалися, а щеки у него колючие!
Вечером Фома Никанорыч и Иван Петрович, хохоча, рассказывали Лесовушке эту историю. Та тоже смеялась, вытирала с глаз слезы, но потом строго сказала:
– Больше мою Лушеньку-норушеньку к себе на помощь не зовите. Не надо ей с людьми знаться, а то вспомнит своих родных и от меня убежит.
С утра начался дождь, он был мелким, будто на небе его кто-то просеивал через мелкое сито. Тропинки раскисли, на желтых листьях повисли капли. Луша, забравшись на сундук, смотрела в окошко. Лес потерял летнее веселье, нахмурился и насупился. Когда дождь закончился, наступила такая тишина, что было слышно как падают спелые листья. Они плавно, покачиваясь из стороны в сторону, плыли к земле и укладывались на нее пестрой мозаикой.
– Ночи длинные, вода холодная, - ворчала Лесовушка.
– Ох, дождемся ли солнышка. Впереди зима.
Но Луша о грядущих холодах не думала, когда Лесовушка растапливала печку, растягивалась на теплой лежанке и начинала слушать старухины сказки. Та знала много интересного. Рассказывала как в лунную ночь на озере русалки греются на большом камне, какие чудеса творились на заброшенной мельнице, о чем спорят Вьюга с Метелью.
– Бабушка, а про людей что-нибудь расскажи, - просила Луша.
Старуха начинала сердиться, нос у нее становился острым, как сучок, и таким же коричневым, а в глазах появлялись злые желтые блестки.
– Нечего тут про людей вспоминать, - злилась Лесовушка.
Редко какой вечер старушка и девочка проводили вдвоем. Как только Лесовушка зажигала лучину и пристраивала ее у окошка, в дверь обязательно кто-нибудь стучался. Приходил старый Леший и хвастал, как весело ему пугать людей да водить их по лесу. Он кричал филином, взмахивал руками и становился похожим на большую встрепанную птицу. От Лешего пахло прелой листвой и грибами.
– Пойду, - сказал он, - навешаю опят на пни, бери Пелогея Степановна, корзину и приходи за опятами. Бочку то под засолку приготовила?
– С лета своей очереди ждет.
Леший раскланялся и ушел, протяжно скрипнув дверью.
Утром серые тучи рвали края о верхушки сосен, так и плыли по небу с неровным подолом. Дождь перестал. Лесовушка велела Луше потеплее одеться, и вместе они отправились за опятами. Далеко идти было не надо. Поваленное дерево сплошь усеянное крепенькими коричневыми опятками лежало в двух шагах от избушки. Луша и Лесовушка принялись рвать грибы и складывать их в корзину. Рябина горела алыми кистями, кружились в воздухе желтые листья. Луша ежилась от утренней прохлады. Как вдруг кусты раздвинулись и на полянку вышла девушка. Она была одета добротно и тепло, а в руках держала не просто корзину, а огромную корзинищу, в которую сама могла бы уместиться с головой.
Не обращая внимания на Лушу и Лесовушку, резво наполнявших свое лукошко опятами, девушка принялась собирать грибы.
– Ты это, - остановилась в недоумении Лесовушка, - шла бы отсель.
Девушка с недоумением посмотрела на крохотную старушку, потом сложила пальцы колечком и щелкнула по Лесовушке, отчего та слетела с бревна в куст крапивы.
– Сама бы шла!
– сказала девушка и заливисто захохотала. Она приблизила лицо к Луше и начала ее рассматривать. Глаза у девушки были красивые, как цветы с зеленовато-голубыми лепестками.