Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках)
Шрифт:
Нужен был улей! Улей, естественно, нужно было соорудить и соорудить собственными руками, которые в те стародавние времена были не столь умелые, а голова не представляла, куда направлять эти самые руки. Правда, я взялся за сей непосильный труд. Сизиф бы, конечно, мне позавидовал. Правда, этому Сизифу что-то прописали для улучшения его физической формы, или просто для трудового воспитания ЗК. Он, бедолага, не мог бросить этот снаряд, точнее камень, по своей воле, а я мог. Я скоро и бросил свои строительные потуги, испохабив предварительно ящик и погнув несколько гвоздей. Улья я так и не соорудил, получив лишь корявую коробушку с большими дырами и, посему, стал искать выход из подобного положения. Я быстренько стал перебирать в уме все подходившие для этого дела тарные и упаковочные изделия, которых в то время было не столь много, и они предназначались в основном для каких-либо хозяйственных целей. В большинстве своём они были заполнены до краёв чем-нибудь из съестных припасов. Тут я вспомнил о коробке из-под чая. Это была жестяная коробочка, которая плотно закрывалась и была хороша собой с виду. Ко всему прочему она была обычно, на удивление,
Заселение моего улья жильцами оказалось на много сложней, чем я думал, и само это занятие не столь радужным, чем могло показаться издалека. Во-первых, пчёлы были на редкость кусачими. Первая же пчела звазданула меня в руку. Я это покушение на мою жизнь вынес стоически, только поморщился и продолжил дело, удвоив осторожность. Ловить за крылышки пчёл, возможно было только тогда, когда они залезали в цветок с головой. Хоть мне не удалось совсем избежать укусов, но мой улей наполнился скоро монотонным жужжанием приятный уху завзятого пасечника, которым я считал тогда себя. Я продолжал наполнять свой улей пчёлами, пока, не открыв очередной раз свою коробочку, не увидел, что пчёлы, что укусили меня, начали умирать. Они ещё шевелили лапами, но не ползали, а лежали на дне коробки. Вечером я спросил у отца, почему для них собственные укусы смертельны, хотя и сам догадывался почему. Когда я их снимал с руки, то жало выдирал с содержанием их желудка. Это и было причиной их смерти.
На меня это произвело тяжелое впечатление, гораздо большее, чем их укусы. Я был истинным дитём своей мамы, которая стоически переносила боль. Пусть я был, по-мужски более толстокожим и менее терпеливым, но всё-таки умел стойко переносить её, но не страдание бедных медоносных мук. Я вытряхнул своих пленниц из коробки, предоставив живым свободу, мёртвым – возможность умереть на свежем воздухе.
Впрочем, говорят, даже из мёртвых пчёл можно делать настои. А мы про медовуху вот вспомнили, а про мёд с пергой даже и не говорили, а воск сейчас и за материал не считают, а вот древние им корабли даже шпаклевали.
Суслик
Суслик-это славное животное, с которого началась моя охотничья карьера. Правда, я не помышлял об этой самой карьере, когда ставил примитивные петли из медной проволоки в норки в ста пятидесяти метрах от своего дома. Животное это довольно безобидное, но его считали отчего-то вредным и добывали различными способами и платили даже какие-то деньги за шкурки, впрочем, весьма незавидные, но, по моим понятиям, не многим уступающим по качеству беличьим; хотя беличья шкурка мягче и теплей, но зато мездра у неё не такая прочная, так что достаточно собаке сильнее хватануть зубами зверька, как на шкурке вы обнаружите плешину. Подобного казуса вы не будете иметь со шкурками сусликов, хотя она совсем не ценится, кроме того, зимой они залегают в спячку, так что в лучшем случае вы сможете иметь невыходную летнюю шубку этого зверька, если, конечно, в целях эксперимента, не станете долбить мерзлую землю под полутораметровым слоем снега. Но, думаю, что это вам не доставит удовольствия и тем более, материальной выгоды. Так что, с точки зрения охотника, суслик не является добычей, но не для пацанов. В общем-то, другой добычи, кроме сусликов, в обозреваемых окрестностях тогда не было, но охотничий инстинкт во мне, как и в моем брате, были заложены природой, так что в шесть-семь лет отроду я был уже охотник, хотя весьма неопытный, но охотник. Я этого не подозревал, как и не подозревал, что когда-нибудь возьмусь писать обо всем этом безобидные и немного грустные рассказы, имея довольно натянутую тройку по русскому языку в школе. Вот этот, с точки зрения добычи, самый легкий зверь, располосовал мне руки по первое число. Таких увечий мне не наносил ни один зверь, ни дикий, ни домашний, хотя в двадцать лет, развлекаясь, я заламывал трехсоткилограммовых быков, держа их за рога; хотя во мне тогда было веса не более шестидесяти пяти этих самых килограммов, запросто валил и резал годовалых свиней, но никогда, кроме легких царапин и содранной кожи на руках, не имел увечий. Впрочем, меня однажды цапнул за ногу барсук, но это было скорее от моей невнимательности, поскольку я был глубоко убежден, что он мертв. Впрочем, меня защитили брюки и надетые под них трико, так что кроме небольшого синяка на икрах, никаких заметных ссадин я не имел. Суслик же разделал мне руки, как говорится, под орех. У меня до сего дня ещё видны шрамы на больших пальцах от его зубов, конечно, я бы, при нынешней опытности, не допустил этого, но тогда.
Впрочем, хватит вступлений. В те времена, где некогда жил я, а теперь живет мой отец, был пустырь, образовывая большую поляну, тянущуюся от совхоза, аж до самого З-кого леспромхоза. На этой поляне громоздились железобетонные конструкции, которые сплошь поросли травой. Их свалили туда, видимо, из-за ненадобности. Одну из сторон этой поляны образовывало кладбище, тогда уже готовящееся к закрытию, поскольку дома уже строились за ним, занимая эту самую поляну. По другую сторону, прямо против кладбища, тянулся забор совхоза, а четвертая обозначалась огородами околотка, под названием "Сельэнерго", состоящий из нескольких домов образующих одностороннюю улицу и упирающуюся в подстанцию опутанную проводами. Вот именно у этой подстанции и на этой поляне обитало не очень многочисленное сусличье племя. Они не любили распаханных полей и разного рода низменностей, а тем более лесистых участков, но подобных мест уже оставалось немного в окрестностях З-й. Так что я охотился уже на последних из диких могикан отряда грызунов, которых после редко встречал, так как за ними усиленно гонялись не только пацаны, но и лисы, довольно многочисленные в окрестностях, как и коршуны, которые устраивали большие гнезда на разлапистых соснах, в которые некоторые, особо шустрые искатели приключений мальчишеского племени, изредка заглядывали, прихватывая иногда их малолетних хозяев, с чем я был не согласен ни тогда, а тем паче сейчас.
Все началось с этих самых пресловутых денег. Кто-то узнал, что за шкурки суслика дают копеек пятьдесят, если мне не изменяет память. Деньги тогда для детей были приличные, а суслики шастали прямо под нашим носом. Более взрослые пацаны соблазнились на этот промысел, и во всех норах тотчас появились эти самые петли из медной проволоки, которая в те славные времена валялась бесхозно на всех углах и не превратилась ещё в желанный товар для голодных трудящихся нашей страны. Пока более старшие пацаны занимались этим делом, нам, малявкам, просто там было нечего делать. Правда, это поветрие прошло довольно быстро. Так как возиться с вонючими шкурками дело довольно неприятное, а убийство ни есть большое удовольствие, а, кроме того, принимали шкурки прошедшие определенную стадию обработки, как обезжиривание, сушки и правки, без дефектов, типа порезов, потертостей и прочее, прочее, то пацаны, не имеющие ещё подобных навыков работы с ними, быстро оставили в покое колонию сельэнерговских сусликов, немного пощипав её немногочисленное население. Корыстные и материальные интересы меня никогда не занимали, а этот самый полтинник я мог запросто извлечь из папиной пепельницы, куда мы слаживали мелочь, после того, как он бросил курить, но инстинкт охотничий уже просыпался во мне и двигал на встречу с этими животными, так как они были в моих глазах уже в роли добычи, благодаря усиленной болтовне старших ребят.
Мне кто-то показал, как ставить эти самые петли, но у меня выходило всё вкривь и вкось. Чаще всего их просто сбивали суслики, а если они и попадали, то вырывали гвоздь, который я чаще всего использовал для крепления петли, вытаскивали голову, оставив затянутой петлю, или рвали проволоку. Я бился над ловлей этих самых сусликов недели две и, наконец, поймал одного. Со мной был кто-то из старших. Он убил уже полузадушенного зверька и забрал тушку себе, тогда ещё пыл охотничий не прошёл полностью, и за ними будто бы охотились.
Следующий суслик не заставил себя долго ждать, видимо я уже набил руку в подобной работе. Он был ещё жив, и я поволок его на петле домой. Суслик дергался и сопротивлялся, но мои хилые мускулы были не хилее его мощного и тренированного торса. Неприлично громко вереща, топорща хвост он, наконец, прибыл на наш двор, но… Но пока я тащил его, бедолагу, урочные триста с хвостиком метров, меня посетил бзик. Видите ли бзик, как вещь бывает иногда полезной, но данный был, как выяснилось позднее, не очень таки. Этот бзик был не только бесполезен, но даже вреден и даже весьма опасным с точки зрения моих лап, точнее передних конечностей кликаемых руками, коие поговаривают и состряпали человека, как оное явление природы, если верить некоторым учёным. Правда, об этом я тогда не подозревал и не думал. Но пока же вернемся к нашим баранам, точнее тому бзику, что посетил меня тогда. Пока это тщедушное животное верещало на непрезентабельной медной проволоке, топорща хвост, оно напомнило мне маленькую собачку, хотя было несколько тщедушней кролика, а тем более зайца, но казалось амбалом по сравнению с крысой тем паче мышью. Я просто представил, как я продефилирую по улице Механизаторов с этой тварью на цепочке. Представили? Нет, но я это представил отчетливо, а вот хари моих друзей по нашему околотку, вам не трудно будет представить.
Насчёт цепочки вопрос был решенным, поскольку у меня была цепочка от часов. Да, таких, с боем и огромными гирями, под ошейник я решил приспособить шнурки. Третья проблема, как я напялю эти самые приспособления на его шею, меня почему-то не волновала совсем, а напрасно. Но только я взял в руки это исчадие ада, как оно, ни секунды не раздумывая, вцепилось мне в руку. Вы, наверно, видели резцы у кролика?
Так это несколько поменьше буде, но укусы от них не менее болючие. Я вас в этом заверяю, как профессионал в этом деле. Поскольку я уже снял с него проволоку, что держала его в неволе, то я, в отличие от нормальных людей, не отбросил его, а только оторвал от окровавленной руки, в коею он впился со страстью вампира, удерживая его другой, надеясь воплотить свой гениальный бзик в жизнь. Последствия вы уже предсказали сами: его зубы впились в пальцы моей, но уже другой, руки. Каким бы я не был терпеливым и твердолобым, но инстинкт пересилил мои желания, даже мою недюжинную возможность переносить боль, и я его отбросил в сторону, чем эта бестия немедля воспользовалась, юркнув под крыльцо и навечно скрывшись с моих глаз. Несмотря на все мои увечья, я тотчас попытался организовать за ним погоню, но она была безуспешна, естественно.
Да, ещё один дебильный вопрос: о чем я больше всего я пожалел? О квадратных глазах моих соуличников или сооколоточников? Нет, конечно. О провале своего гениального плана? Тоже попали пальцем в голубую бездну. Тогда о чем? Больше всего я боялся, что эта сволочь погибнет у нас под крыльцом. Не знаю, откуда я это взял, но, сколько бы меня не уверяли в обратном, но таки я остался при своем убеждении где-то в глубине своего сознания. Хотя я теперь, при здравом рассуждении и опыте, прекрасно понимаю это, но и до сего дня это убеждение осталось в этой самой мутной дали побитой жизнью и потрепанной опытом моей душе.