Сказки о сотворении мира
Шрифт:
— Старик славился скупостью, но когда узнал, что за смерть приняла Анабель, поклялся отдать все до последнего экю тому, кто сможет предотвратить конец или… сделать его не таким ужасным.
— Не пугай, Крокодил! Чем я рискую? В крайнем случае, мне нечем будет оплатить малышу карьеру. Если он не сыграет пару-тройку серьезных турниров, кто его пустит на Роланд Гаррос? Малышу надо набирать очки, пока есть возможность.
— Если он потеряет тебя ради очков…
— Собек! — возмутилась графиня. — Если малыш не войдет в сотню, ему конец! Профессии нет, образования никакого. Дури —
— Если не сможешь решить проблему, в могиле Анабель останешься ты.
— Мне плевать, что останется в той могиле… Как? — не поверила Мира. — Что за новые правила?
— Форт уже закупил поместье. Договор подписан. Не найдется игрок — найдут жертву.
— А если не найдут?
— Обманут недотепу. Тебя обманут. Форту нужны земли Пьемонта. Здесь не игра, а чистая сделка. Откажись!
— Меня не волнует, что будет лежать в могиле, — повторила графиня.
— Это и настораживает.
— В каждой могиле что-то должно лежать. Мои кости ничем не хуже костей Анабель. Того же сословия. И не смей меня отговаривать. Лучше пообещай, что выполнишь одну мою просьбу…
— Откажись, Мирослава!
— Беда может случиться когда угодно с любым из нас. Я никогда не просила тебя, но однажды придется…
— О твоем малыше я позабочусь. Не стоит просить. Или речь не о нем?
— О нем. Если когда-нибудь я не вернусь в форт, чтобы выпить кружку твоего черного пива… Сейчас или в какой-нибудь другой раз. Ты не должен о нем заботиться. Ты должен вернуть малыша родной матери.
— У малыша есть мать?
— Я оставлю адрес. Вернешь малыша, передашь письмо и извинишься за меня перед ней. Все, что нужно, я давно написала, но не могу положить бумагу в конверт.
— И все же, — стоял на своем Собек, — я советую отказаться от авантюры.
— Старый добрый французский, на котором ругается наш палач… — улыбнулась графиня. — А оружие? Если они опять пошлют меня в логово дьявола с одной Библией, пусть она будет хотя бы в жесткой обложке.
— Медальон покойницы-матушки — все, что имела несчастная в смертный час. Отец заменил его потом на портрет Анабель. Может быть, еще мешочек сушеных трав, спрятанный под корсетом. Девицы в те времена не носили оружия.
— Или не докладывали об этом отцам.
— Анабель не из дьяволиц. Ее славила кротость и добродетель.
— Меня введут в игру перед смертью или дадут время?
— Достаточное, чтобы побороться за жизнь, но обратной дороги не гарантируют. Прошу тебя, откажись!
— Не всякая жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Не бойся, Собек! Мне надо заняться делом, чтобы не лезли в голову глупости. Если проблему бедняжки можно решить, я решу ее. Если нет — смерть решит все проблемы.
— Стало быть, душа человеческая уносится прочь из тела, чтобы избавиться от проблем? — спросил Валех.
— Если задуматься, Ангел мой, стоп-кран в самолете имеет не только синий цвет, но и скрытый смысл.
— Лучше задумайся, Человек, от каких проблем душа залетает в тело?
— Боюсь, не по собственной воле.
— А вылетает по собственной?..
— Как сложится жизнь.
— А что такое жизнь твоя, Человек? Почему ты поднимаешься в облака, чтобы видеть ее ничтожность? Что такое твоя душа, бегущая прочь от жизни?
— Душа моя, Ангел, — разумная энергия, которая использует изощренную материю мозга, как окно в мир иной. В мир, где можно творить и плевать на то, что оставишь в могиле.
— От чего же твой мозг изощрен, Человек?
— Оттого, мой Ангел, что все живое стремится к развитию, а все разумное к совершенству.
— Куда же уходит твой ум после смерти, Человек Совершенный?
— Что вышло из праха, мой Ангел, возвращается в прах; что снизошло из иного мира, восходит обратно.
— Если послушать тебя, Человек Разумный, выходит, что нет на свете ни жизни, ни смерти. Может быть, души в тебе тоже нет?
— Может, нет и мира человеческого? Может, ты выдумал его, Ангел?
— Кем же ты станешь, когда душа оставит тебя, Человек, Придуманный Ангелом?
— Фантомом, Валех. От меня останется только дух, который будет бродить по свету и пугать живых своей пронзительной достоверностью. Или ты, мой Ангел, возьмешь меня за руку, и отведешь туда, где от меня совсем ничего не останется.
— Жаль мне тебя, Человек Беспомощный, ни родиться ты не можешь без провидения свыше, ни умереть по-божески не умеешь.
На дне оврага гнили осенние листья. Солнце блестело средь веток. Клочья зеленого дыма катились по земле, уносимые ветром. Никаких разбойников. Только тесный корсет Анабель с непривычки давил на ребра, и ноги болели от вчерашней партии в теннис. Графиня поняла, что жива, что разбойники разбежались, узрев чудовище под маской добродетельной девы.
— Сюда! — кричали сверху. — Она упала! Она умерла!
«Ничего подобного», — возразила графиня и села среди поляны. Листья запутались в волосах, голова закружилась. Графиню понесли на руках, а зеленый туман поволокся за ней. Тело тряслось по неровной дороге, деревянные колеса бились о каждый камень. Графине казалось, что злодеи ее швырнули на дно телеги, но вокруг были слуги отца. Мокрая тряпка легла на лоб. Козья шкура согрела ноги. Мира вспомнила, как минуту назад почувствовала себя дурно, попросила остановиться и сама спустилась к оврагу, умыться у родника, но удушье свалило ее с ног и лишило чувств.
Прошло немного времени, и графиня познала ужасную мысль: Анабель больна, умирает мучительной смертью, и медицина не может предотвратить ужасный конец. Она нащупала на груди медальон с портретом матери и сжала его в кулаке, потому что силы оставили несчастную на разбитой лесной дороге, как раз, когда пришло время бороться за жизнь. К физическому бессилию Мира не была готова. Она опять потеряла сознание и пришла в себя среди ночи. Ее разбудили голоса, которые спорили из-за окон. Решали проблему: открывать или нет. Она слушала старый французский и вдыхала запахи. Сначала графине казалось, что спальня провоняла снадобьем, приготовленным на птичьем дерьме. Потом ей пришло в голову, что прислуга не вынесла из-под кровати горшок, а, может быть, год не меняла белье. Старуха запалила веник из трав, помахала над лицом умирающей.