Сказки старого дома .Трилогия
Шрифт:
– Спать, спать и только спать, — говорю я Зубейде, упреждая всякие вопросы. — Чертовски устал. Или как нужно у вас говорить? Может, иначе — устал как шайтан?
– Все равно, Сержи-сахеб. Чёрт и шайтан одно и то же.
– А здравствуйте и салям алейкум?
– Тоже так и так у нас говорят. "Здравствуйте" обычно говорят, когда в разговоре участвует иностранец.
– А ты умница. Грамоте как училась?
– У меня отец учитель в медресе. Может быть, Сержи-сахеб хочет, чтобы я его помыла перед сном? Гюльнара-ханум говорит, что я должна и это делать.
Да-а, вот задачка-то. Это значит раздеваться догола, а Зубейда будет мне всё мыть. Как-то стеснительно. С другой стороны, заманчиво. В этой жаре у меня одежда уже к телу липнет, и кожа не дышит. Эх, была не была!
– Ты знаешь, Зубейда, у меня на родине мужчины моются сами. Здесь другие порядки, к которым придется привыкать. Мыться-то всё равно надо.
– Тогда я пойду, скажу, чтобы принесли побольше теплой воды. Я вас позову. Вон там, — Зубейда указала на угол комнаты, — разная одежда. Гюльнара-ханум принесла, чтобы вы себе что-нибудь выбрали.
Иду в угол. Чего тут только нет! И всякие штаны. И всякие рубахи. И всякие халаты. Выбираю пока тонкий и легкий явно не для улицы халат. Раздеваюсь догола и набрасываю халат. Отлично. Свободно и по полу не волочится. С террасы заглядывает Зубейда.
– Всё готово, Сержи-сахеб.
Выхожу на террасу и сворачиваю в туалетную комнату. Несколько бадей с водой. В имитации ванной стоит скамеечка, на которую, скинув халат, я и сажусь. Зубейда уже в надетом прямо на платье длинном кожаном фартуке, полив водой, намыливает мне голову. Долго и привычно теребит волосы пальцами, моет лицо и споласкивает. Затем еще раз. К телу она приступает с самой что ни на есть настоящей морской губкой. Всё шло хорошо до пояса. Потом мне пришлось встать для продолжения. Вот тогда и начались трудности. Со спиной и ниже Зубейда справилась в два счета. Но когда я повернулся к ней лицом, то ниже живота начались какие-то странные и нерешительные маневры. В конце концов я забрал у нее губку и сам обработал свои интимные места.
– Спасибо, извините, — виновато пробормотала Зубейда, принимая обратно губку.
С ногами покончено быстро. Несколько кувшинов воды сверху — и я чист. Процедура помывки завершилась. Выбираюсь из "ванной". Мне накинули на голову огромную простыню и осушают через нее волосы. Затем простыня оказывается обернутой вокруг меня. Зубейда присаживается на корточки и вытирает мне ноги ниже колен. Затем снимает фартук, забирает мой халат и распахивает дверь, приглашая выйти и переместиться в жилище.
Обработка поверхности организма после мытья, оказывается, — тоже процедура не простая. Это одновременно и вытирание, и растирание, и массаж. Но и это в конце концов закончилось. Правда, опять не без некоторых проблем в нижней части главного фасада, вызванных стыдливостью банщицы. Освежающее обмахивание простыней завершает банное обслуживание. Ощущение заново родившегося. В организме небывалая легкость и нега.
Зубейда подносит мне сзади распахнутый халат, помогает попасть в рукава и, ничуть не подозревая о нависшей угрозе, опрометчиво и простодушно заходит спереди, чтобы завязать кушачок халата. Но сделать этого не успевает, поплатившись за свою доверчивость.
Мои руки внезапно отключаются от центральной нервной системы и начинают действовать совершенно самостоятельно, отдельно от головы, быстро раздевая Зубейду. Причем совершенно автоматически и мгновенно определяя, что именно нужно расстегнуть, а что развязать.
Так, непревзойденные по форме и стройности ножки есть. Прелестный втянутый животик с венчиком волос внизу на месте. Упругие на ощупь очаровательные груди там, где и должны быть. Однако похоже, что чего-то по ходу дела явно не хватало. С великим удивлением понимаю, что не было ожидаемых шальвар! Она теперь совершенно голая и беззащитная в своей обнаженности. Что же теперь делать? Решение приходит моментально. Как честный, цивилизованный и интеллигентный человек, я аккуратно укладываю девушку на спину на ближайшей оттоманке и своим телом прикрываю сверху от чьих-либо нескромных глаз ее наготу. Мои шаловливые и нахальные, вышедшие из повиновения руки теперь уже почти ничего бесстыдного не могут сделать. И только тихо и ласково поглаживают оставшиеся открытыми части тела Зубейды.
Время словно останавливается на ближайший час. А когда снова возобновляет свое течение, то я, утомленный всеми сегодняшними событиями, мгновенно словно проваливаюсь в сонное нигде и никуда.
Опять я еду, лежа на сидении в трясучей карете. Но теперь уже, еще не открыв глаз, прекрасно соображаю, что, а вернее — кто меня трясет за плечо. Резко выбрасываю вперед руки, хватаю Зубейду за талию и тащу к себе. Она взвизгивает от неожиданности и со смехом падает на меня. Мои шаловливые ручки почему-то опять оказываются у Зубейды под юбкой. Против чего она, вообще-то, и не возражает, а напротив, прижимается ко мне всем телом. Нет ничего прекраснее, когда в такой ситуации оба хотят одного и того же.
Через полчаса я лежу на боку и любуюсь огромными синими глазами Зубейды. Время от времени притягиваю ее к себе и дарю ее нежным губам осторожный, но достаточно страстный поцелуй. Такой же подарок получаю и в ответ.
– Помнится, ты хотела мне что-то сказать?
– Я принесла обед, Сержи-сахеб. Теперь уже всё остыло.
– Ничего, съедим и не горячий.
– Прислуге положено есть на кухне или у себя в комнате.
– Я тебя не выдам. Давай вставать. Действительно, есть очень хочется.
Смотреть, как красивая девушка раздевается, всегда очень здорово. А как одевается — ведь тоже ничего! Откровенно упиваюсь зрелищем второго типа. Зубейда еще немного стеснятся. Однако чувствуется, что одновременно ей и приятно такое мое внимание.
– Зачем есть холодное? Я сейчас спущусь в кухню и всё подогрею. Это недолго.
Через десять минут сидим за столиком и вместе уплетаем всё, что опять послал Аллах. Спрашиваю:
– Не знаешь, Зубейда, что сейчас делает Ахмед-ага?
– Его дома нет. Уже давно ушел на базар по своим торговым делам. Еще до обеда ушел.
Зубейда унесла пустой поднос. А моя джинса куда-то испарилась. В стирку или чистку, наверное. Денежки из карманов лежат на подставке для цветов. Начал опять рыться в вещах, которые принесла Гюльнара-ханум. Хотя я и так почти полностью одет на восточный манер. Тюбетейка-то у меня есть. Халат носить как-то не по душе. Синие штаны — шальвары — с завязкой на поясе и голубая рубаха вроде в цвет. Есть еще что-то вроде жилеток. Красную, черную или коричневую? Черная, расшитая серебром, к голубому вроде лучше подходит. Интересно, а есть ли разница в названии между мужскими и женскими шальварами или разница только в покрое, материале? Надо будет спросить у Зубейды? Она всё знает — грамотная.