Сказки старого волшебника или самая звёздная ночь в году
Шрифт:
– Что за хрень ты несешь, старикан? Я просто рисую картинки. Это небыль. Никаких драконов никогда не было, их выдумали.
Хоть Рика и включила один из своих «защитных» режимов, всё же, одаренная особым вниманием к деталям, она не могла упустить, что человек, пусть и старик, одежда которого явно не соответствовала его возрасту, говорил с интонацией «знающего», а не верящего. А это большая разница.
– Это не небыль, Рика. Это сказки. Из них можно и не о таком узнать, – таинственно последовал ответ.
Ни иронии, ни усмешки она не уловила. Да и словечко,
Она ловко и быстро покидала в любимую торбу весь инструмент и уже прикидывала, как уйти, когда докучливый знаток драконов вдруг сделал шаг в сторону, явно предоставляя ей право ухода. Что это? Чудачество или хитрость? Ох, как непрост этот чужак!
– Я не собираюсь тебе вредить, Рика. И никому не скажу, что этот прекрасный ящер – твоих рук дело, – уверял её его голос, мягкий и спокойный, как гладь воды в стакане. – Зачем мне это, ведь иначе ты не придешь к моему костру этой полуночью и не узнаешь о сказках, в которых живут драконы и не только они.
– Что? Ты совсем тю-тю? – она театрально покрутила у виска средним пальцем и высунула язык.
Но это неслыханное по грубости действо не возымело того эффекта, которое безотказно оказывало на остальных горожан. Старик лишь пожал плечами, повернулся боком, и она вдруг осознала, что он вот-вот сам уйдет прочь. Это выглядело так, как ему вдруг всё надоело – улица, несносная девица, да и весь фон вокруг, он просто решил убраться восвояси.
Это зацепило крепче, нежели бы он наорал или прибег к угрозам.
Рика даже открыла рот от удивления. А пожилой мужчина с удивительно прямой осанкой обернулся и, хитро улыбнувшись, бросил напоследок:
– Если не передумаешь, приходи на окраину города, где раскинулся цирк-шапито, чуть в стороне будет гореть и мой костёр. А не найдешь, спроси, где искать Януса. Они укажут.
И развернувшись, пошёл прочь.
Рика недоумевала и гневалась: с какой стати этот старикан вдруг возомнил, что она уже согласилась? Он же отчетливо сказал «если не передумаешь». Это ж наглость какая!
Пока она дулась и возмущалась, незнакомец исчез. Только спустя пару минут девушка опомнилась и побежала прочь от стены с недорисованным драконом. Конечно, могла ли она знать и, тем более, видеть, как статный мужчина в соломенной шляпе неторопливо шагал в совершенно
«Человек, который верит в сказку,
однажды в неё попадет,
потому что у него есть сердце».
С. Королев
Полночный сбор
Для каждого человека время движется по-своему, а когда чего-то ожидаешь, с нетерпением и даже с алчностью, начинает казаться, будто бы Господин Хронос решил поиздеваться. Часы с неохотой отмеряют минуты, а стрелки, выставляющие часы, как нарочно, застывают. Одни секунды, как ни в чем не бывало, летят себе, но от них ничего не зависит. И знаковый час, которого дожидаешься, ползет со скоростью улитки.
Подобное переживали и трое молодых людей в Гранаме, предвкушая в сомнениях и внутренних ожесточенных спорах самих с собой, когда же настанет полночь. Летом желания обостряются, притупляя инстинкт самосохранения и отбрасывая здравый смысл. Но как же волнующе и маняще предстают запреты в глазах молодежи, когда манит палец незнакомца! А эти сказки, о которых никому ничего неизвестно? Разумеется, старики Гранамы ещё помнили кое-что, но благоразумно молчали, и молодое племя росло в темени забвения преданий и легенд, пережевывая сухую безвкусную чешую сказок.
Так стоило ли винить юнцов за то, что их сердца жаждали вкусить жизни, иной и таинственной? А тайна всегда сластит и благоухает ярче явного.
«Ерунда. Что такого может мне сообщить старикан, когда я сам себе отменный рассказчик. Вот и Владик подтвердит», – убеждал себя Влас на поросшем травою участке у заброшенного дома.
Он, как неприкаянный, маялся: то упрямо ложился на раскладушку, то поднимался и сидел, обращая взор туда, где некстати появился тип в соломенной шляпе, а то вдруг вскакивал под натиском импульса и гневно грозил кулаком куда-то в небо. Юноша и сам не знал, кого и зачем стращал, но ярость, странная и неожиданная для него самого, казалось, шла против всего на свете.
Когда солнце принялось нырять за горизонт, юный пижон Гранамы вздохнул, смирившись с внутренним бунтом, и, затащив складное ложе под зыбкие старые своды лачужки, когда-то гостеприимно привечавшей былых домочадцев, направился домой. Если его впереди ожидала долгая ночь, на что он даже уповал, то разумно как следует подкрепиться.
Глеб так и не закончил свою «репетицию», столь беспардонно прерванную дедком в шляпке из соломы. Когда он снова остался один в аллейке, первым порывом было скорее покинуть парк. Какой-то подспудный страх, сродни потревоженному со дна и поднятому на поверхность воды илу, охватил флейтиста. Но Глеб трусом никогда не слыл. Да, он, можно сказать, побаивался мамы или, вернее, страшился её огорчить, но кого бы то ни было – ни в коем разе. Януса он принял за чудака и психа в одном лице.