Сказки Золотого века
Шрифт:
И снова за карточным столом, когда князь Васильчиков, сделав какую-то оплошность, выругался, Лермонтов взял мел и вывел на зеленом сукне:
Наш князь Василь - Чиков - по батюшке, Шеф простофиль, Глупцов - по дядюшке, Идя в кадриль Шутов - по зятюшке, В речь вводит стиль Донцов - по матушке.Князь Васильчиков попытался тотчас все стереть руками
Столыпин ужаснулся:
– Мишель, чем ты занимаешься? Нечем занять ум?
– Вот именно!
– Пиши!
– О чем? Да пора нам в отряд, может быть, свист пуль развлечет меня. А пока вот что, - Лермонтов весь встрепенулся, - обойдемся без нашего затейника Голицына, а сами зададим бал для пятигорской публики!
– Сами?
– Молодежь, - так родилась идея бала, подхваченная в самом деле молодежью.
ГЛАВА XIV
Бал у грота Дианы. Сон. Послесловие
1
Приглашения участвовать в подписке на бал получили, разумеется, знакомые и знакомые знакомых, с условием, что они приведут на бал не кого угодно, а из общих знакомых, то есть из круга избранных из жителей Пятигорска и семейств из России, съехавшихся в то лето до 1500. Задумано было устроить не просто танцы, какие еженедельно происходили в зале ресторации, а нечто небывалое, празднично прекрасный пикник-бал. Все приготовления делались в доме Чиляева у Лермонтова со Столыпиным. Центральным местом для бала был выбран грот Дианы, который следовало разукрасить всячески и осветить, для чего наклеили до двух тысяч разных цветных фонарей. Как рассказывает один из участников, "Лермонтов придумал громадную люстру из трехъярусно помещенных обручей, обвитых цветами и ползучими растениями, и мы исполнили эту работу на славу. Армянские лавки доставили нам персидские ковры и разноцветные шали для украшения свода грота, за прокат которых мы заплатили, кажется, 1500 рублей; казенный сад - цветы и виноградные лозы, которые я с Глебовым нещадно рубили; расположенный в Пятигорске полк снабдил нас красным сукном, а содержатель гостиницы Найтаки позаботился о десерте, ужине и вине".
Один из декабристов Н.И.Лорер, переведенный в 1837 году из Сибири рядовым Тенгинского пехотного полка, в 1840 году произведенный за отличие в боях в прапорщики, оказался заинтересованным и грустным зрителем веселья гвардейской молодежи. "Составилась подписка, и затея приняла громадные размеры, - пишет он в воспоминаниях.
– Вся молодежь дружно помогала в устройстве праздника, который 8 июля и был дан на одной из площадок аллеи у огромного грота, великолепно украшенного природой и искусством. Свод грота убрали разноцветными шалями, соединив их в центре в красивый узел и прикрыв круглым зеркалом, стены обтянули персидскими коврами, повесили искусно импровизированные люстры из простых обручей и веревок, обвитых чрезвычайно красиво великолепными живыми цветами и вьющеюся зеленью; снаружи грота, на огромных деревьях аллей, прилегающих к площадке, на которой собирались танцевать, развесили, как говорят, более двух тысяч пятисот разноцветных фонарей...
Хор военной музыки поместили на площадке, над гротом, и во время антрактов между танцами звуки музыкальных знаменитостей нежили слух очарованных гостей, бальная музыка стояла в аллее. Красное сукно длинной лентой стлалось до палатки, назначенной служить уборною для дам. Она также убрана шалями и снабжена заботливыми учредителями
Роскошный буфет не был также забыт.
Природа, как бы согласившись с общим желанием и настроением, выказала себя в самом благоприятном виде. В этот вечер небо было чистого темно-синего цвета и усеяно бесчисленными серебряными звездами. Ни один листок не шевелился на деревьях.
К восьми часам приглашенные по билетам собрались, и танцы быстро следовали один за другим. Неприглашенные, не переходя за черту импровизированной танцевальной залы, окружали густыми рядами кружащихся и веселящихся счастливцев".
Из этих последних то и дело обращали внимание то на хорошеньких женщин, то на красавцев, как Алексей Столыпин и князь Сергей Трубецкой. Из женщин была очень хороша дама Дмитревского, чьи карие глаза он воспел в стихах. Лермонтов после очередного тура вальса подошел к Лореру и спросил:
– Видите ли вы даму Дмитревского?.. Это его "карие глаза"... Не правда ли, как она хороша?
"Она была в белом платье какой-то изумительной белизны и свежести, - пишет Лорер.
– Густые каштановые волосы ее были гладко причесаны, а из-за уха только спускались красивыми локонами на ее плечи; единственная нитка крупного жемчуга красиво расположилась на лебединой шее этой молодой женщины как бы для того, чтобы на ее природной красоте сосредоточить все внимание наблюдателя. Но главное, что поразило бы всякого, это были большие карие глаза, осененные длинными ресницами и темными, хорошо очерченными бровями. Красавица, как бы не зная, что глаза ее прелестны, иногда прищуривалась, а обращаясь к своему кавалеру, вслед за сим скромным движением обдавала его таким огнем, что в состоянии была бы увлечь и, вероятно, увлекала не одного своего поклонника".
Лермонтов был весел и танцевал больше, чем обыкновенно; он пригласил на бал Екатерину Григорьевну Быховец, которую молодежь называла не иначе, как "очаровательная смуглянка" или "очаровательная кузина Лермонтова".
– Кузина, могу ли я ухаживать за другими дамами?
– спросил он, протанцевав первый вальс и удивив ее даже тем, что так хорошо танцует.
– Что за вопрос?
– рассмеялась Екатерина Григорьевна.
– Во-первых, я пригласил вас; а во-вторых, и сердцем буду с вами, - он загляделся на Иду Мусину-Пушкину, одну из дочерей казачьего генерала Мусина-Пушкина.
– То есть с Варварой Александровной, хотите сказать?
– Да. Еще, в-третьих, у вас недостатка в кавалерах не будет. Тот же Мартынов дважды справлялся у меня, в самом ли деле вы моя кузина.
– Боже упаси, он же глуп!
– рассмеялась Екатерина Григорьевна, которая успела заметить, как Лермонтов с приятелями потешаются над Мартыновым, и тетрадь с карикатурами он показывал ей.
– Как все рослые красавцы. Это им идет.
Тут подошел Глебов и пригласил на танец "очаровательную кузину Лермонтова"; затем ее пригласил князь Васильчиков, затем Сергей Трубецкой, затем Мартынов, словно они сговорились против Лермонтова, друзья его.
– Екатерина Григорьевна, я, знаете ли, припоминаю, что видел вас в Москве, - Мартынов произнес фразу, видимо, чтобы сказать что-нибудь.
– Выйдя в отставку, отчего же вы не возвращаетсь в Москву?
– спросила она тоже, чтобы сказать что-нибудь.
– Что вам Лермонтов сказал по этому поводу?
– вдруг насторожился Мартынов.
– Ничего. А что?
– У него манера все обращать в шутку. Я так привык к жужжанию пуль, что, боюсь, в Москве умереть от скуки.
– Вам "и скучно и грустно"?