Сказы Капкыдадыча
Шрифт:
“Господи, до чего ж я докатилась!? Чего же я, дура, себе про жизнь нарисовала? Где эти принцы с принцессами? Одно враньё в книжках!”
Любочка со злостью глянула на полку, где пылились её любимые романы про любовь.
“Нету никакой любви на самом деле! Одна ёбля на уме, а в голове – как бы урвать да побольше. Почему я не родилась в генеральской семье? Сейчас бы ездила на папашиной машине, да ходила бы по дорогим ресторанам”.
Таких краль Любочка навидалась. Но что-то подсказывало – не
“Что ж, получается, мир весь – это такая помойка!!!”
Промелькнули в голове у Любочки картины детства, из которого ничего хорошего не запечатлелось: одни мытарства в девичестве, комнатка-отгородка в Иванове, где она столько раз ревела от несбыточности желанного. И взорвалось всё её нутро от отчаяния, что даже слёзы течь перестали.
“Пойду и утоплюсь сейчас!”
Но Любочке вспомнились мутные воды реки, из которых однажды прямо при ней вытащили уже разбухшего, позеленевшего утопленника. От отвращения она покрылась мурашками.
“Нет, лучше отравлюсь! Сейчас же! Выпью уксусу, чтобы выжечь эту неотвязную боль”.
Любочка встала и направилась на кухню с одной мыслью: только бы хозяйки не оказалось на пути. Но тихой и молчаливой хозяйки ей не встретилось, и она спокойно добралась до дешёвого серванта, где среди кухонной утвари хранились специи.
Самоубийца с беспомощной тоской посмотрела на мешочки с крупами. Ни готовить-то она не умеет, ни вообще хозяйством заниматься. Так растыкой по короткой жизни и прокуролесила.
Люба поднесла к глазам прозрачный бутылёк с уксусной эссенцией.
“Не стану в кружку наливать, выпью из горлышка. Пусть будет хуже”.
Она решительно отколупнула пробочку.
– Никак сготовить решила, девонька?
В первую минуту Любочка даже не поняла, что слышит голос со стороны, так ушла из опостылевшего мира. Но тут сбоку нарисовались округлые телеса хозяйки.
– А то смотри, я вареничков сготовила.
Любка в мучительном непонимании сморщилась.
– Вареничков!?
– А то можно чайку со свежими травками.
Горло незадачливой самоубийцы перехватило подступившими рыданиями.
– Ч-аю…
Хозяйка, будто ничего не замечая, засуетилась.
– Пойди, голубушка, в комнату, я сейчас, я быстренько соберу.
Как в тумане Любочка вышла в комнату и бухнулась возле круглого стола, за которым они обычно трапезничали. Она не успела в себя прийти, как перед ней уже дымилась чашка душистого чая.
После первого глотка слёзы сами побежали из глаз.
– Что, Любушка, отравиться вздумала?
От ужаса у девки задрожал подбородок.
– Н-нет, баба Поля, с чего Вы взяли-то?
Баба Поля
– Да с тебя, родимая, взять-то пока нечего, ты одно сплошное недоразумение.
Ужас сменился недоумением. Любочка настолько привыкла к молчанию и незаметности хозяйки, что на миг забыла о происшедшем.
– Да с чего Вы взяли, баба Поля!? Глупости это!
– А чего ж тогда слёзы-то тебя не спрашивают? Ты, девонька, не хорохорься, у таких, как ты, завсегда один конец бывает. Я в токсикологии почитай с пятнадцать годов санитаркой отработала, навидалась всякого.
Любку захлестнуло возмущение. Никому она не дозволяла, чтобы её кто-то брался учить. Но баба Поля вдруг по-особенному посмотрела ей прямо в глаза, и внятно проговорила:
– Долгонько я ждала этого момента. Думала, уж не успею. Всё к этому сводилось. Да, видно, ты от своей судьбы тоже не уйдёшь.
– О чём это Вы?
У Любки возмущения как не бывало. Теперь изнутри всколыхнулся страх, да такой, что она была готова выпрыгнуть в окно.
“Может, бабка сбрендила?”
Словно прочитав её мысли, баба Поля с улыбкой ответила:
– Смотрю на тебя и себя вспоминаю. Так же вот от страха тряслась, тётку свою за сумасшедшую принимала… Ты хоть знаешь, почему мать твоя из деревни уехала?
Любка надула губы.
– Чо, с мамкой списались?
Но баба Поля на грубость внимания не обратила.
– Не дури, девонька. Матушка твоя обо мне и не ведает, но я о ней знаю всё. Так ты помнишь, почему тебя маленькой из родной деревни увезли?
Любка пожала плечами.
– А чо? Наверное, лучшей жизни захотели с папашкой, вот и смылись с колхозных полей.
– Эка ты о своих родителях! Да нет, голубушка, уехали они спешно, в ночь. Даже вещей с собой не взяли.
Любка непонимающе нахмурилась.
– Чо это они вдруг?
– А ты бабушку свою, Пелагею Даниловну, помнишь?
– Да нет, о ней никто у нас не говорил. Я пару раз спрашивала, но мать сразу замыкалась, клещами из неё не вытянешь. А мне оно надо?
До Любки вдруг дошло.
– А про бабку-то вам откуда известно?
Баба Поля смиренно положила руки на колени, и ласково поглядела в лицо своей жилицы, вконец распухшее от горючих слёз.
– Оттуда, Любушка, оттуда. Говорю же, время пришло. Пора мне тебе Линию передавать.
– Какую такую “линию”?
– Была твоя бабушка, Пелагея Даниловна, женщиной необыкновенной, владела ключами к самым истокам знахарства и ведовства. До сих пор не знаю ей равных. Матушка твоя по отцовской линии уродилась, и для Передачи не годилась. А ты плоть от плоти корень древний, волховской, который сама природа уберегла от напасти.
– Дак она чего, колдуньей была?
Баба Поля кивнула.