Скифская чаша
Шрифт:
— А что, случается?
— Все может быть.
— Я понял так: вы остались в издательстве, чтобы обеспечить порядок после собрания.
— Может, и так.
— Все время сидели здесь и читали?
— В мире много интересного...
Он еще ни разу не ответил прямо на заданные майором вопросы, и Хаблаку надоело ходить вокруг да около.
— Если не хотите, Юхим Сидорович, можете не отвечать, — подчеркнул он. — Разговор у нас пока неофициальный. Дружеская беседа. Для пользы дела.
Завхоз льстиво улыбнулся.
— А я что, против? — возразил он, — Я всегда для пользы, ведь вся наша жизнь для пользы, разве не так?
— Конечно, — согласился Хаблак, хотя и не имел намерения развивать дальше это философское открытие завхоза. — Вот я и спрашиваю, где вы были, когда погас свет?
— Здесь. — Юхим Сидорович для убедительности похлопал ладонью по столу.
— А не в коридоре?
Завхоз посмотрел на Хаблака изучающе, будто хотел прочитать по его глазам: много ли тот знает? Но не прочитал ничего и ответил так же уверенно, как и в первый раз:
— Где же еще мог быть? Тут, в своем кабинете.
«А он не без гонора», — отметил про себя майор и продолжал:
— Потух свет... И как же вы действовали?
— А что я мог сделать? Не курю, и спичек у меня нет. В кладовке, правда, есть свечи, да как к ним доберешься? Посидел немного и потихоньку в коридор. А там уже Петро спичками светит. Пробки у нас польские, автоматические — нажал кнопку, и загорелось.
— И тут вы узнали, что произошла кража?
— Угу, Данько рассказал.
— А вы что?
— А что я! — обозлился Крот. — Я от краж хочу держаться подальше. Пошел и сел себе. И продолжаю сидеть!
— Ладно, — согласился Хаблак. — Я вот вижу: у вас дверь в коридор открыта. Ничего не видели или не слышали? Может, кто-то выходил, — кивнул он на противоположную дверь, — в туалет или по коридору бродил?
— Вроде бы нет, да кто его знает... — засомневался завхоз. — Я читал газеты.
— Ну читайте, — разрешил Хаблак, словно и правда это от него зависело. А сам направился в кабинет директора, где его ждал и редактор Власюк.
Директор сидел за своим столом и перелистывал какие-то бумаги. Власюк примостился на стуле у двери. С независимым видом положил ногу на ногу и отвернулся от директора. Даже воздух в кабинете был какой-то наэлектризованный. Хаблак почувствовал: только что здесь состоялся неприятный разговор, и пожалел, что оставил Власюка с глазу на глаз с его начальством.
Видно, директор уже провел предварительное следствие, и безрезультатно, потому что даже его лысая голова порозовела и, казалось, тоже излучала благородный гнев и негодование, того и гляди, взорвется.
Майор выручил директора, пригласив Власюка в соседнюю комнату. В ней стояло несколько письменных столов, Хаблак не воспользовался стулом, а сел на стол под окном, уже этим подчеркивая неофициальность и какую-то раскованность их разговора.
Власюк понял это сразу, потому что ответил тем же: сел на стул верхом, опершись подбородком о спинку — будто встретились два приятеля, чтоб поболтать на приволье.
Но смотрел Власюк настороженно и сжимал спинку стула слишком крепко для полного душевного равновесия.
Редактору, должно быть, было за тридцать. Хотя розовые щеки молодили его, настоящий возраст выдавали совсем не юные глаза и паутинка едва заметных морщинок, идущих от них к вискам. В его буйной шевелюре еще не было седины, но волосы не блестели, как у двадцатилетнего, и Хаблак подумал, что после сорока Власюк наверняка начнет лысеть.
Вообще редактор понравился Хаблаку, по крайней мере как-то импонировал ему. Может, потому, что был высоким и стройным, не уступал ему ростом, вымахал за метр восемьдесят, а может, и потому, что сохранил молодую улыбку и молодой блеск глаз. Даже неприятный разговор с директором не погасил этого блеска, хотя лицо Власюка вытянулось и скулы напряглись, должно быть, стискивал челюсти, пытаясь скрыть раздражение.
Власюк был модно одет: американские джинсы и желтая кожаная куртка — это свидетельствовало не о пижонстве, а скорее подчеркивало некую полуспортивность его облика.
— Вы вышли из кабинета директора когда свет уже погас или перед этим? — в лоб спросил Хаблак, ведь тот факт, что Власюк оставлял кабинет, был зафиксирован многими и не требовал уточнения.
Власюк шевельнулся на стуле, и пальцы его даже побелели от напряжения. Но ответил удивительно спокойно:
— Я вас понимаю, товарищ следователь... То, что вы подозреваете меня... Но сразу хочу сказать: чашу я не брал.
— Во-первых, я не следователь, а старший инспектор уголовного розыска, — ответил Хаблак, — майор милиции Хаблак к вашим услугам.
— Ну, знаете, к моим услугам — не совсем точно сказано.
— Вам виднее, вы — редактор, — засмеялся Хаблак. Все же он хотел перевести разговор в иное русло, и какие-то основания для этого Власюк ему дал. — Андрий Витальевич, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь.
— Я, Андрий Витальевич, сейчас никого не подозреваю, и было бы наивно с моей стороны делать это.
— Но директор...
— Думаю, вы сами выясните отношения.
— Если меня подозревает Микола Семенович, а мы с ним работаем пять лет, то что уж говорить о милиции!
— Бросьте, Андрий Витальевич, и лучше ответьте на мой вопрос.
— Я сидел у самой двери и вышел, когда Хоролевский еще демонстрировал фильм. В кабинете было темно, и вероятно, никто этого не заметил.
— Куда выходили?
— В туалет, — ответил Власюк после паузы.