Скитальцы
Шрифт:
Нет, он для неё больше ничего не значил. Август сказал бы: скатертью дорога, и дело с концом, Эдеварт же, человек нежного склада, горевал, и ему было жаль себя. Возбуждение сменилось бессилием, и он стал думать, что Лувисе Магрете, верно, греется сейчас у печки, дым из трубы, правда, не шёл, но сегодня она промочила ноги, и юбка у неё тоже была мокрая от снега, нужно же ей высушить своё платье.
Покойной ночи! — мысленно сказал он ей и ушёл.
Ему захотелось спуститься к пакгаузам. Что он здесь делает, в этом чужом посёлке? Он мог бы жить сейчас дома, в Поллене, и отправиться зимой на Лофотены или летом в Вестеролен на лов сайды, он мог бы войти в артель и запирать сельдь в заливах, мог бы отправиться на лов в Финнмарк, мог бы заняться чем угодно и радоваться жизни. А потом женился бы на юной
От беспросветного одиночества в Эдеварте вспыхнула тоска по дому, ему захотелось вернуться в Поллен, пусть его родное селение было бедное, но как там светло и прекрасно летом, сколько там хюльдр 20 и водяных, а зимой можно услышать старинные предания, нет на земле другого такого места! А как дивно смеялась Рагна, когда была маленькой, впрочем, и подростком тоже, да там все дети хорошели, когда смеялись, и опять-таки если подумать, то больше нигде в мире нет таких изумительных гор, как у него на родине. Уже в марте туда прилетают скворцы, вскоре после них — серые гуси, этот волшебный плуг из птичьего гомона и крыльев, бороздящий небо, перед которым отец и мать научили его замирать и снимать шапку! Боже, как ему хотелось домой, домой, он пойдёт на север на шхуне Кноффа и с Лофотенов вернётся в Поллен, тогда он будет там всего через два месяца. В лесу уже будут линять заяц и куропатка, и ручьи вздуются от воды подо льдом, и на вербе опушатся почки... А как называются эти птахи, что кружат вокруг домов, на юге он таких не встречал, серо-желтые, неприметные и до смешного маленькие? Эдеварта охватило горячее сострадание к этим крохам, как голодно им, верно, бывает зимой; он заметил, что плачет, и сердито сказал себе: Какие-то жалкие птицы, да мне безразлично, есть они там, дома, или их давно уже нет. Это всего лишь воробьи и овсянки, мусор, а не птицы, слышишь!
20
Хюльдры — персонажи норвежского фольклора, красивые женщины, которые завлекают и губят мужчин.
Эдеварт громко шмыгнул носом и запел, чтобы подбодрить себя. Вы так поздно гуляете, да ещё и поете? — вдруг спросил у него кто-то.
Он уже вернулся в усадьбу, и возле людской его остановила экономка Эллингсен. Экономка была в меховой шубке и, судя по её раскрасневшемуся лицу, уже давно вышла из дому; кого, интересно, она тут поджидает и догадалась ли, что с ним творится?
Да, хожу и пою, ответил он. Хотел проверить, заперты ли пакгаузы, и спустился на берег. А вот вы почему так поздно не спите?
Вышла подышать свежим воздухом. Я ведь целый день кручусь в доме.
Он хотел пройти мимо неё.
Здесь был какой-то скандал, сказала она. Вы, стало быть, искали этого Хокона Доппена? Никакого скандала не было.
Был, клянусь Богом! Видно, вы отчаянный человек, если затеяли с ним драку!
Он глуп, да к тому же напился, ответил Эдеварт, но внутри себя весь расцвёл от похвалы экономки. Хоть один человек здесь оценил его! А эта йомфру Эллингсен не так уж плоха: молодая, работящая, одна заправляет таким большим хозяйством и распоряжается прислугой. Не очень красива? Но у неё ладная, статная фигура, высокая грудь, круглые карие глаза, а сейчас она ещё надушилась приятными духами, Эдеварт с удовольствием вдыхал их аромат.
Берегитесь его, сказала она. Вам известно, что он однажды натворил?
Да, равнодушно ответил Эдеварт и прибавил заносчиво: Только я его не боюсь.
Экономка: Ведь вы знакомы с его женой? Гм... я недолго работал у неё осенью. Помогал ей по хозяйству.
Она вам нравится?
Похоже, экономка что-то разнюхивала, она наверняка следила за ним, видела, как он разговаривал с Лувисе Магрете, и, может быть, даже наблюдала из окна за дракой. Нравится, мне? — переспросил он. Мне её просто жаль. Только не думайте, что она жалуется, она никогда слова дурного не сказала о своём муже.
Да вы совсем замёрзли, сказала экономка. Ну-ка, разрешите!.. Она хотела прикрыть его полой своей шубки,
Он даже рот раскрыл от удивления: Что?..
Ха-ха-ха! — засмеялась она и ушла.
Под утро Эдеварт проснулся, оттого что кто-то бросил снежок в его окно. Он и его друг пекарь вскочили и выглянули в окно, но там никого не было — месяц зашёл за гору, а утро ещё не наступило. Эдеварт поспешно натянул на себя первое, что попалось под руку, и выбежал во двор; он был так влюблён, так тосковал, что в нём снова вспыхнула надежда. И он не ошибся, Лувисе Магрете ждала его за углом дома, дрожала от страха, но ждала.
Пожалуйста, не спи, сказала она.
Я и не сплю, Эдеварт был удивлён.
Понимаешь, он совсем спятил от вина.
Ты позвала меня, чтобы предупредить? — спросил он с благодарностью. Хотела меня спасти?
Нет. Впрочем, да, и это тоже, но... Не спи, пожалуйста. Я так боюсь! Она помедлила и побежала к дому, где ночевала вместе с мужем.
Всё ясно, она хотела спасти не его, а своего мужа, чтобы тот снова не натворил беды, не хотела, чтобы он ещё раз угодил в тюрьму! Эдеварт вернулся к себе, остаток ночи он пролежал без сна и окончательно решил, что покинет это злосчастное место и вернётся в Поллен, как только представится такая возможность. Незадолго до этого Эдеварт получил письмо от отца, который благодарил его за присланные деньги: такая великодушная помощь, щедрый дар, теперь они обеспечены едой на всю зиму и сделали на сарае новую крышу из дерна, старая протекала, осталось и на платьица для сестёр, которые Юсефине из Клейвы им уже сшила, она такая мастерица. Письмо было написано Йоакимом, он-то был мастер и писать и читать, не чета Эдеварту — веснушчатый, смышленый, в борьбе и подножках ему тоже не было равных. О себе Йоаким написал, что идёт с артелью Каролуса на Лофотены, а потом хотел бы попытать счастья с неводом, если, понятно, пойдёт сельдь. Четвёртого августа ему стукнуло четырнадцать, но он уже конфирмовался, раньше своих сверстников, и теперь на Лофотенах у него будет полный пай...
Да-да, Йоаким хороший малый, в нём Эдеварт не сомневался, вот кто не увязнет в мечтах и жалких выдумках и найдёт своё место в жизни.
Утром Эдеварт встал за прилавок, покупателей было мало. Лувисе Магрете и её мужа он увидел в длинном коридоре лавки, где стояли печи, заступы и всякий скобяной товар, она держала его за руку и, похоже, хотела увести прочь, но Хокон всё-таки вошёл в лавку и остановился перед прилавком. Мешок он опустил на пол. Мы уходим домой, сказала Лувисе Магрете, но вчера мы забыли кое-что взять.
Хокон явно проспался, вид у него был пристыженный, глаза красные, он угрюмо попросил то, что они забыли купить, и расплатился без лишних слов. В лавку вошла рыжеволосая девушка, с которой Хокон разговаривал накануне, и один из помощников приказчика занялся с нею; увидев девушку, Лувисе Магрете побледнела и встала между нею и Хоконом, иначе как неприязнью и глупой ревностью её поведение было не объяснить.
Эдеварт невольно проникся жалостью к Хокону; ночью он думал, что, пожалуй, Хокон Доппен просто приревновал к нему свою жену, потому и выказал такую враждебность, он и сам бы не меньше озлился в таких обстоятельствах. Как-никак, а он провёл в доме Лувисе Магрете несколько недель и уехал лишь дня за два до возвращения Хокона. У Хокона были причины сердиться.
Быстро ты вчера ушла с танцев! — обратился Хокон к рыжеволосой девушке.
Да. Она улыбнулась. А что, стоило остаться? Спроси у этого, с золотыми кольцами! Лувисе Магрете: Не надо, пожалуйста! Хокон послушно сбавил тон, но всё же повернулся к Эдеварту: Никак мы вчера с тобой повздорили, приятель? Эдеварту всё ещё было жаль Хокона, и он буркнул: Не о чем говорить!
Ответ Эдеварта разозлил Хокона, в тот день на него никто не мог угодить, тем более что рыжеволосая девушка стояла рядом и всё слышала. Слова, что об их вчерашней драке и говорить нечего, ранили его мужскую гордость, недоставало ещё, чтобы этот добряк Эдеварт и эта рыжая решили, что с ним всегда легко справиться, как вчера. Он спросил: Но ведь что-то всё-таки было, верно?